Военная Россия - [37]

Психологической же основой антидемократических выборов является господствующая в России военизированная психология. Армия не приемлет личного выбора. Поэтому даже образованный российский человек оказывается не способен рационально рассуждать о выборах. Он не только не решается признать несвободные выборы несвободными по каким-то сиюминутным политическим соображениям (так, исходя из концепции наименьшего зла, сторонники Ельцина в 1990-е годы упорно отказывались признавать факты фальсификации выборов). Российский образованный человек в принципе не понимает, что выбор совершается личностью. Он понимает выборы как движение, которое одновременно совершается всей страной. Так в 1993-м году типичный "антигорбачевский либерал" Ю.Карякин возмущался тем, что "Россия сдурела", потому что проголосовала против кремлёвской на тот день партии, а кто голосовал — проголосовал за псевдо-либералов Жириновского и за коммунистов. В 2006-м году такой же "кремлёвский либерал" ельцинского призыва Борис Панкин писал, что уважение к результатам свободных выборов — "как раз то, чему ["мы в России"] никак не можем, да, пожалуй, и не хотим научиться" (Панкин Б. Мельница господа бога. // Новое время. — № 46. — С. 27). Между тем, демократия не там начинается, где уважают результаты свободных выборов, а где спокойно относятся к обсуждению вопроса о том, насколько выборы были свободны, достаточно ли эта свободна была гарантирована. Уважать результаты выборов, которые оформили воцарение Путина, — нарушение демократических принципов, согласие с фальсификацией. Главное же, как говорил герой знаменитой "Операции "Ы"": "Не «мы», а "Вы"" Впрочем, понять псевдо-либералов можно: им для того нужно поддерживать образ России, которая вся целиком плохая и дурная, чтобы на этом фоне казаться героями демократии. На фоне же настоящей России, в которой демократы существуют, хотя и составляют меньшинство, эти казённые свободолюбцы сразу блекнут.

* * *

Алжир, и Чечня не затевали походов на Францию и Россию. Это империи к ним пришли: словно пьяный в метро плюхнулись в узкий промежуток на сиденье, расставили ноги как это любят делать наши джентльмены — словно в гинекологическое кресло водружают свою персону — и давай ворчать, что, вот, расселись тут всякие, теснят…

Всякий империализм есть попытка родить нечто, изображая потуги роженицы, пошире расставляя ноги, проливая кровь, стеная и восклицая… Рано или поздно силы кончаются, мужик валится на пол и спит, безобразно храпя и воняя. Это называется "упадок империи".

Ср. о российском милитаризме с 15 в.

ПОЛКОВАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Россия есть военная империя, наподобие Турции. Этим она резко отличается от империй штатских — Британской, Французской и даже Германской. Военная империя не оставляет никому из подданых пространства для частной жизни, в ней каждый несёт ту или иную воинскую повинность. Армия тут не окружена особым почётом, потому все — армия.

Два признака особенно выдают имперскую сущность русской души. Либерал здесь может во многом одобрять идеалы свободы и демократии, но лишь при условии, что они не будут мешать существованию империи. Поэтому либерал может спокойно состоять на службе у самого антилиберального диктатора.

Напротив, консерватор в России может резко критиковать правительство и отказываться ему служить как недостаточно патриотическому. Либерал себе такого позволить не может. Однако, такого консерватора всё же вряд ли допустят к государственной службе: в придворных шутах допустим карлик, но не верзила.

Старый анекдот. На границе социалистической Польши и социалистической Чехословакии встретились бегущие навстречу друг другу две собаки. Чешская спрашивает польскую, зачем она хочет перебежать в более богатую Чехословакию — там же репрессии. 'Мяса хочется, — отвечает более свободная, но голодная польская. — А ты зачем в Польшу? — 'Лаять не дают'.

Деспотизм разнообразен. Кому-то он даёт мясо, кому-то ослабляет намордник. Однообразие деспотизма в том, что полной свободы он не даёт никому по определению.

Опасность деспотизма в том, что он порождается собаками, не собаководами. Россия — страна деспотизма, в которую сбегаются собаки, согласные жить без мяса, без лая, в скверной раздолбанной конуре, за которую придётся платить втридорога и которую в любой момент могут отобрать и отправить в ещё худшую конуру. Зато российская собака имеет больше возможностей рычать и кусать, чем любая западная — пусть даже кусать она может лишь тех, кого ей укажет деспотизм.

* * *

«Русские находили, что на Западе люди пусты, поверхностны, невежественны. … Если оставить в стороне националистическое тщеславие, это мнение в чём-то справедливо», — писал Безансон и объяснял это тем, что «неразвитую общественную жизнь заменяют идеи» (Извращение добра, 18).

Объяснение разумное, но причины неразвитости «общественной жизни» Безансон не указывает. Строго говоря, в России вообще не было и нет аналога западного понятия «общественная жизнь». «Socials» — встречи с себе подобными, удовольствие от общения, застольев, сплетен, тончайшая, но прочная в силу обилия ячеек и нитей сеть… В России «общественная жизнь» это не сеть, а куча дроби, если это и застолье, но в окопе, это борьба, это война. Это всё то, что волнует офицеров и солдат: когда привезут новую форму, куда направят полк, кто как проявил себя на манёврах. Не случайно в России так значим оборот «гражданское общество». Это некая абстракция, противостоящая наличному «обществу», обществу военному, армейскому.