Военная фортуна - [95]

Имевшаяся у них веревка сгодилась для починки, но это был долгий и кропотливый труд: фонари к тому времени прогорели, и их следовало вновь зажечь внутри кареты, потайной же фонарь давал слабый свет. Своенравные лошади все время беспокоились. Инцидент произошел на углу Вашингтон-стрит, и хотя большая часть Бостона уже спала, собралась небольшая толпа, подавая советы, а двое из них даже обратились к мистеру Хирепату по имени.

В начальной стадии починки Хирепат был болтлив, полон предложений, стремился что-то сделать, но к моменту, когда Джек скрепил и починил постромок при помощи крепкого троса и задней половины бича, Хирепат успокоился, хотя и был склонен искать виновных и обижаться. Когда, наконец, они подъехали к отелю, он почти замолк.

Джеку эти симптомы были хорошо знакомы: довольно часто видел их во время длинного броска на шлюпках к враждебному берегу, перед тем, как батареи откроют огонь. Молодой Хирепат, напротив, был спокоен, уверен, не дергался, сносил упреки отца с исключительным терпением.

Было уже поздно, слишком поздно для уличных мальчишек, которые могли бы подержать лошадей. Настолько поздно, что в отеле не подавал никаких признаков жизни, кроме пения в баре: «Marlbrouk s'en va-t-en guerre, mironton mironton mirontaine»[55] и огней в холле.

Джек нацелил подзорную трубу на фасад и стал внимательно разглядывать его. Пока чинили постромок, с норд-веста подул бриз, и хотя туман все еще был довольно плотным, между дрейфующими полосами он различил очертания балкона. Карета остановилась, но не прямо напротив входа, а немного вниз по улице. Джек вышел и сказал Майклу Хирепату:

— Загляните в отель. Осмотритесь, что к чему, скажете, что мы здесь и возвращайтесь. Вы в порядке, Хирепат, или нет?

— Да, сэр, — ответил молодой Хирепат.

Майкл прошел по тротуару в отель, свет из открывшейся двери упал на тонкий туман, а пение стало громче: «Marlbrouk ne revient plus».[56]

Джек прошелся вокруг лошадей — правая передняя была особенно беспокойной и доставляла неприятности, вся упряжка вообще казалась тревожной и возбужденной, и кошка, пересекавшая улицу с котенком во рту, заставила лошадей подпрыгнуть. Со своей позиции Джек изучал отель. Глаз сразу зацепился за шкив, оставленный рабочими и свисающую веревку — это сулило большие возможности. Двое мужчин прошли мимо, когда они посмотрели на карету, Джек сделал вид, что занят с гужем, а мистер Хирепат поднял воротник пальто, спрятав в него лицо, и натянул шляпу еще глубже. Еще один быстро прошел, что-то бормоча под нос. Их миновали глубоко погруженные в беседу мистер Эванс с «Конститьюшн» вместе с коллегой. Потом темнокожая женщина с большой плоской закрытой корзиной на голове.

Мистер Хирепат снова обрел дар речи и, стоя у подножки повозки, разразился безудержным потоком слов, адресованных наполовину самому себе, наполовину Джеку.

— Как же он долго… Я бы сделал в два раза быстрее… всегда то же самое, мешкает, мешкает… нужно было начать намного раньше, как я говорил… Тсс! Кто-то переходит улицу… Я не так молод, как раньше, капитан Обри. Эти вещи хороши для молодых… Как же он долго, проклятый дурак, мальчишка… разве не холодно? Мои ноги как глыбы льда… Вы знаете, капитан Обри, я — известный гражданин, член городского собрания, любой может узнать меня. Это был преподобный Чорли… намного умнее мне сидеть в карете, если вы сядете на козлы.

— Так и сделаю, — сказал Джек. — Но сначала я загляну за угол, посмотрю, что можно увидеть с этой позиции.

Его мысли были быстрыми и четкими: пение внутри никак не походило ни на осаду, ни на засаду, балкон же являлся даром небес, даже с его раненной рукой: та неприятно раздулась и ослабла, но, тем не менее, подняться он сможет. Его обуревало упоительное предвкушение боя: сердце бьется быстро, но все под контролем. Пока он смотрел на закрытое ставнями окно Дианы, освежающий бриз на щеке усилил это впечатление и все же он скрестил пальцы.

Сидя позади ставней, рядом с парой сгоревших почти до основания свечей, Стивен читал книгу Джонсона, и тут они услышали стук в дверь.

— О Боже, это Джонсон, — прошептала Диана.

Стук повторился, и она спросила высоким резким голосом:

— Что случилось?

— Мистер Майкл спрашивает, может ли миссис Вильерс принять его, — ответил старческий голос швейцара отеля, почти единственного, кто оставался на службе.

— Да, да. Попросите, его подняться.

Потекли неестественно длительные минуты ожидания и вот, наконец, сам Майкл.

— Извините, что задержался, — сказал он. — Ждал пока уйдет последний французский офицер. Они уже у двери, спорят и смеются: один из них пьян. Через несколько минут мы можем идти. Капитан Обри и мой отец с каретой внизу. Я спущусь, посмотрю, как французы уйдут, и сообщу вам.

— Мы будем готовы, — сказал Стивен, вскакивая. — Диана, захвати какую-нибудь одежду.

Он поспешил обратно в комнату Джонсона, сделал быструю, аккуратную выборку из бумаг. В колеблющимся свете свечи восковое лицо Дюбрея, белеющее в дверном проеме в уборную, казалось двигалось, теряло ужасную маску смерти. Потом он вернулся и сел с бумагами на колене — тяжелая кипа.