Военная доктрина или мнимо-военное доктринерство - [8]

В период Брест-Литовска, нам пришлось впервые применять в широком масштабе, политико-стратегическое отступление. Тогда многим казалось, что оно будет для нас гибельным. Но прошло всего несколько месяцев, как обнаружилось, что время хорошо поработало за нас. В феврале 1918 года уже подкопанный германский милитаризм был, однако, еще достаточно силен, чтобы раздавить нас с нашими ничтожными в то время военными силами. В ноябре он уже рассыпался в прах. Наше брестское международно-политическое отступление было нашим спасением.

После Бреста нам пришлось вести непрерывную войну с белыми армиями и иностранными оккупационными отрядами. Эта малая война была и оборонительной и наступательной как в политическом, так и в военном отношении. В целом, однако, наша государственная международная политика за этот период была преимущественно политикой обороны и отступления (отказ от советизации прибалтийских государств, неоднократные предложения нами мирных переговоров, при нашей готовности идти на самые крупные уступки, ≪новая≫ экономическая политика, признание долгов и пр ). Мы проявляли, в частности, величайшую уступчивость по отношению к Польше, предлагая ей условия более выгодные, чем те, какие были намечены для нее странами Антанты. Усилия наши не увенчались успехом. Пилсудский напал на нас. Война получила явно оборонительный характер с нашей стороны. Этот факт в чрезвычайной степени содействовал сплочению общественного мнения не только рабочих и крестьян, но и многочисленных буржуазно-интеллигентских элементов. Успешная оборона естественно развернулась в победоносное наступление. Мы, однако, переоценили революционность внутреннего положения Польши в тот период. Эта переоценка нашла свое выражение в чрезвычайной, т.е. несоразмерной с ресурсами, наступательности нашей операции. Мы шли вперед слишком налегке, и результат известен; мы были отброшены.

Почти одновременно с этим могучая революционная волна в Италии разбилась не столько о сопротивление буржуазии, сколько о предательскую пассивность руководящих рабочих организаций. Неудача нашего августовского похода на Варшаву и разгром сентябрьского движения в Италии изменили соотношение сил в пользу буржуазии во всей Европе. В политическом положении буржуазии проявляется с этого времени больше устойчивости, в ее поведении — больше уверенности. Попытка Германской Коммунистической Партии искусственной генеральной оффензивой ускорить развязку не дала и не могла дать желаемого результата. Революционное движение обнаружило более медленный темп, чем мы ожидали в 18 — 19 гг. Социальная почва остается, однако, минированной. Торгово-промышленный кризис принимает чудовищные размеры. Резкие переломы политического развития, в форме революционных взрывов, вполне возможны в самом недалеком будущем. Но, в общем, развитие получило более затяжной характер. Третий Конгресс Интернационала призвал коммунистические партии к тщательной и упорной подготовке. Во многих странах коммунистам пришлось проделать значительные стратегические отступления, отказавшись от непосредственного разрешения тех боевых задач, которыми они задавались недавно. Инициатива наступления временно перешла в руки буржуазии. Работа коммунистических партий имеет сейчас по преимуществу оборонительный и организационно- подготовительный характер. Наша революционная оборона остается, как всегда, эластичной и упругой, то-есть способной при соответственной перемене условий превратиться в контр-наступление, которое, в свою очередь, может завершиться решающей битвой.

Неудача похода на Варшаву, победа буржуазии в Италии, временный отлив в Германии заставили нас проделать крутое отступление, которое началось с рижского договора и остановилось на условном признании царских долгов.

В области хозяйственного строительства мы, за тот же период, совершили не меньшее отступление: допущение концессий, уничтожение хлебной монополии, сдача в аренду многочисленных промышленных предприятий и пр. Основной причиной этих последовательных отступлений является факт продолжающегося капиталистического окружения, т.е. относительной устойчивости буржуазного режима.

Чего же собственно хотят те глашатаи военной доктрины (мы называем их для краткости доктринерами — они этого заслужили), которые требуют, чтобы мы ориентировали Красную Армию под углом зрения наступательно революционной войны? Хотят ли они голого признания принципа? Тогда они ломятся в открытую дверь. Или же они считают, что в международной или в нашей внутренней обстановке наступили такие условия, которые ставят для нас наступательную революционную войну в порядок сегодняшнего дня? Но тогда наша доктринеры должны направить свои удары не по военному ведомству, а по нашей партии и по Коммунистическому Интернационалу, ибо не кто другой, как мировой конгресс этим летом дал отпор наступательной революционной стратегии, как несвоевременной, призвал все партии к тщательной подготовительной работе и одобрил, как вытекающую из обстоятельств, оборонительно-маневренную политику Советской России.

Или, может-быть, кое-кто из наших доктринеров считает, что в то время, как ≪слабые≫коммунистические партии в буржуазных государствах должны вести подготовительную работу, ≪всемогущей≫ Красной Армии надлежит развернуть наступательную революционную войну? Может-быть, и впрямь некоторые нетерпеливые стратеги собираются переложить тяжесть международного или хотя бы только европейского ≪последнего решительного боя≫ на плечи Красной Армии? Кто всерьез проповедует такую политику, тому уж лучше повесить себе жернов на шею и поступить согласно дальнейшему евангельскому указанию.