Водоворот жизни - [3]

Эти женщины были из поколения, которое стало в минувшей войне свидетелем смерти большинства их братьев и ухажеров. Затем у них на глазах их замужние сестры и женатые братья, в свою очередь, теряли своих сыновей на другой войне. Конечно, для тети Беа никогда не возникал вопрос о замужестве. Она ни разу и не заикалась об этом, очень мало задумывалась над тем, что из себя представлял мир мужчин, знала множество историй о мужчинах, сошедших с пути истинного и нарушивших закон, вследствие чего они попадали на скамью подсудимых, рассказывала о проявленной ими жестокости по отношению к женам и детям. Она смаковала выносимый им приговор и обрывала Эмили, которая робко возражала против, возможно, излишней суровости, словами: «Не будь такой слезливой, Эмили! Он должен извлечь свой урок!» Эмили тотчас же слабо улыбалась и полностью соглашалась с тем, что Беа оказывалась абсолютно права.

О деньгах по утрам говорили исключительно в редких случаях, когда тетушка Эмили проявляла особую экстравагантность и покупала чересчур дорогие наряды, или же, скорее всего, присматривала что-нибудь для Рейчел.

– Ты портишь ребенка, – произносила тетя Беа со вздохом.

– Знаю, это так, дорогая, но она – все, что мы имеем. И это «все, что мы имеем», восседало на своем стульчике, упиваясь своей исключительностью.

В деньгах эти две женщины не нуждались. У каждой из них имелся солидный капитал, переданный на пожизненное доверительное управление, причем значительная его часть была надежно вложена, чтобы они смогли спокойно пережить даже наиболее ярые социалистические правительства. Раз в году в дом издалека приезжал пожилой джентльмен, стучал в дверь, тщательно вытирал ноги о сплетенный из кокосовой пальмы коврик и входил в кабинет, где обе женщины дожидались его. Затем он важно пояснял операции по акциям и дивидендам, тетушка Эмили разливала чай из рокингэмского чайника, а Рейчел вежливо передавала им бутерброды и бисквит.

Закончив свои обязанности, Рейчел могла сидеть поодаль и наблюдать за тем, как тетя Беа дотошно расспрашивала пожилого джентльмена об их финансовом положении, так как она ежедневно просматривала «Таймс» и была крайне обеспокоена ситуацией в стране. Тетушка Эмили, не слушая ни единого слова, только кивала, когда чувствовала, что это необходимо, а в том случае, если тетя Беа спрашивала ее о чем-либо, она тут же принималась проверять, есть ли в их чашках чай. Так повторялось из года в год, но событие было примечательно еще и тем, что у них в доме чай пил мужчина. Все домочадцы, от кухарки до горничной, включая даже собак, были существами только женского пола, поэтому несколько часов, проведенных в компании столь чуждого их окружению создания, давали Рейчел много пищи для размышления.

– У меня когда-нибудь был отец? – спрашивала она тетушку Эмили.

Она бы никогда не решилась задать столь откровенный вопрос тете Беа. Бывали случаи, когда она забывалась и спрашивала тетю Беа о чем-нибудь из своей жизни, на что та реагировала словно вздыбленная лошадь. Глаза у нее начинали выкатываться из орбит, как будто она не могла поверить своим ушам, при этом обрамлявшие ее лицо тугие серебристые завитки начинали зловеще трястись.

– Хорошие девочки не задают вопросов, – отвечала она.

По окончании всех дел ежедневно наступал черед для тети Беа играть в гольф. Она замечательно играла в гольф, у нее был восьмой гандикап. В ее кабинете перед камином красовались выигранные награды, предметы большой гордости тети Беа, которая ревностно проверяла горничную, убиравшую эту комнату, как та начистила каждый кубок, причем не уставала вновь и вновь повторять, что каждую награду тете приходилось буквально зубами вырывать у соперника под одобрительный рев наблюдателей и неистовство тетушки Эмили, не сводившей глаз с кончика ее биты.

Закончив завтрак, тетя Беа вставала и стряхивала на пол все оставшиеся крошки, затем резко наклонялась, чтобы поднять тяжелый поднос. Ей приходилось очень сильно наклоняться, так что Рейчел хорошо были видны толстые фильдеперсовые чулки, скрывавшиеся под эластичными кромками ее темно-синих панталон. Вид всех этих вещей был таким безупречно-аккуратным и унылым, как дождливое воскресное утро после церкви. Совсем не так было у тетушки Эмили. Ее чулки обычно весьма непрочно держались на ногах, поскольку она пользовалась эластичными подвязками и отказывалась носить корсеты.

Затем тетя Беа уходила, наказывая Рейчел «не оставаться слишком долго». Когда дверь за ней закрывалась, они с тетушкой Эмили хихикали, словно малые дети. Рейчел бросалась к ней на кровать, и они шалили и возились, как два игривых щенка. По мере того, как Рейчел взрослела, их игра становилась все более ожесточенной до тех пор, пока тетушка Эмили не сдавалась. Тогда они лежали рядышком, пыхтя и отдуваясь, а тетушка Эмили едва переводила дух.

Тетушке Эмили теперь пора было принимать ванну. Она поднималась с кровати и шла в соседнюю со спальней ванную комнату, где блестящие медные краны сияли над массивной, с украшениями в виде шаров и звериных лап, Викторианской ванной. Выкрикивая для Рейчел свои комментарии сквозь шум и шипение кранов, она регулировала температуру воды и расстилала громадное белое полотенце на специальной решетке. Рейчел, подвинувшись на то место кровати, где пышные формы тетушки оставили свои теплые углубления, через дверь наблюдала весь ритуал.