Водоворот - [57]

— Когда?

— Час назад. Я уже вызвал милицию.

— Вот тебе, Оксен, горькое доказательство того, что враг еще не перевелся в наших селах,— тихим от волнения голосом сказал Дорош.

— Ну, знаешь-понимаешь, теорию потом разводить будешь.— Гнат здоровой рукой взял карандаш.— Давайте подумаем, кто у нас на подозрении, чтобы накрыть, пока он нам пяток не показал.

— Это кто-то из хуторян пальнул,— отозвался после долгого и тяжелого молчания Оксен. От волнения у него округлились глаза и дергались побелевшие губы.

— Я ваших людей не знаю,— вставил Дорош.— Но мне кажется, что без Джмелика тут не обошлось.

— Трудно угадать. Может, как раз Джмелик здесь ни при чем. Хотя… конечно, он сволочь. Об этом все знают,— в глубоком раздумье опустил голову Оксен.

— А у меня другой на примете,— загадочно прищурился Гнат,— Влас Хомутенко.

Дорош внимательно посмотрел в глаза Гнату, ломая его острый взгляд.

— Ты, Гнат, под шумок честного хлопца не запутывай. Я за него ручаюсь.

— Ты мне не указывай! — закричал Гнат и стукнул здоровой рукой по столу так, что перевернулась чернильница. Черное, как деготь, пятно расползлось по чистому листу бумаги.— Я, знаешь-понимаешь, жизнь на карту ставил, а ты будешь всяких гадов покрывать?

— Замолчи! — вспыхнул Дорош, гневно блеснули стекла очков. Шея его уже не дергалась, а вытянулась и онемела, рот судорожно кривился. С большим усилием разжимая пальцы, он потянулся к стакану. Оксен быстро налил ему воды. Дорош взял стакан, но пить не смог: ему, будто клещами, перехватило горло, он стал дышать часто и прерывисто, лоб покрылся мелким, как роса, потом.

— Нельзя брать всех подряд,— сказал он через несколько минут, немного успокоившись.— В этой кутерьме можно похватать тех, кто ни в чем не виноват.

— Для этого есть органы. Они разберутся,— огрызнулся Гнат, но уже потише. Он понял, что Дорош уже знает о нем достаточно и не простит его, не помилует.

— А мы для чего? Мы своих людей должны знать лучше…

— Ну, поговорили, теперь надо идти,— сказал Гнат хмуро.

— Только без всяких нарушений,— предупредил Дорош, застегивая шинель.— Задерживать вы не имеете права. Для этого есть прокуратура, она выдает ордера на арест. Вы же должны облегчить ей работу.

— Там видно будет,— буркнул Гнат.— Такому, как Джмелик, и в морду дать не грех.

Вышли из сельсовета. На дворе было темно и тепло. За Беевой горой чуть-чуть светлело небо. Меркли звезды. Над Ташанью клубился густой туман. Увязая по щиколотку в сыпучем песке, узеньким проулком Гнат и Оксен спустились вниз к реке. Через плетеные воротца вошли во двор. В густых вербах притаилась окутанная темнотой маленькая хатка. Гнат подошел к ней и долго дергал за ручку двери. Наконец послышалось шарканье и сонный старческий голос спросил:

— Кто там?

— Именем советской власти, откройте!

Дверь отворилась. Гнат мнется, обивая с сапог песок, и первым в хату входит Оксен.

Старуха суетится в темноте, как мышь в ловушке, никак не может нащупать на печном карнизе спички.

Она зажигает каганец, дрожащей рукой ставит его на шесток. С лавки поднимается кто-то в белом, щурится на свет, всматриваясь в пришедших:

— По мою душу пришли?

— Одевайся!

Джмелик берет с лавки штаны, спокойно надевает, твердо стоя на одной ноге. Открыв сундук, он вынимает нарядную, синюю, с белыми пуговицами в два ряда, рубашку, натягивает небольшие щеголеватые сапожки, потом достает из кармана роговую гребенку и расчесывает свои буйные, лохматые со сна кудри. И все это так, будто идет не под арест, а на гулянку.

Потом берет торбу, кидает туда кусок сала и краюху хлеба, по-хозяйски завязывает ее.

— Твоя работа? — Оксен показывает на простреленную руку Гната.

— Нет, не моя,— скалит зубы Джмелик и крутит кудрявой русой головой.— Если бы я с ним покумился, он бы уже сюда не пришел.

— Ну, хватит. Выходи!

Джмелик набрасывает на плечи куртку, идет к двери.

— Куда ж ты, сыну?

Он на мгновение замирает в дверях.

— Счастливая вы, мамо,— говорит он, не поворачивая головы.— Отца и братьев забрали, а теперь и меня уводят. Оставайтесь здоровы!..— И, грохнув дверью, выходит во двор.

Предрассветная мгла окутывает людей, удаляющихся от хаты по белому песку, и женщину, застывшую у ореховых воротец черным привидением.

Около школы Джмелик неожиданно рванулся и побежал к вербам.

— Стой! Стрелять буду! — заорал Гнат, вытаскивая из кармана револьвер.

Джмелик остановился, подождал, пока к нему подбегут, засмеялся, блеснув в темноте зубами:

— Хоть бы какой пугач взяли с собой, а то убежал бы — чем поймали?

Гнат, задохнувшись, подскочил к Джмелику, помахал перед его носом черным дулом:

— А это видал?

— О! Это другое дело,— захохотал Джмелик.— Теперь пойду, как овечка, так что спрячьте эту бандуру.

Когда пришли в сельсовет, их уже ждали оперуполномоченный и следователь. Гнат коротко рассказал о случившемся. Уполномоченный записал показания в протокол и распорядился, чтобы Джмелика временно заперли в сельсоветский сарай. Охранять его поручили одноглазому Кузьме, дали ему винтовку.

— Дядька Кузьма, смотрите, не прижимайте курок к плечу, а то еще шарахнете в меня,— балагурил Джмелик.

— И шарахну, если будешь болтать языком.