Водораздел - [189]

— Нет, не помогли штаны, — смеялись в деревне.

— А-вой-вой, а как же Иро со своим разговаривать-то будет? — тревожились бабы. — А вдруг он возьмет и залопочет по-английски или там по-русски? Ведь никто не знает, чей он…

Не надо объяснять, каково было в доме Хёкки-Хуотари.

— А-вой-вой! — причитала мать Иро. — Ну кому же ты теперь будешь нужна со своим пригулышем? А Ховатта, тоже хорош, за сестрой не мог приглядеть.

— Чего ты Ховатту тянешь, он-то при чем, — пытался Хёкка-Хуотари вступиться за сына.

Но жена тут же оборвала его:

— Вы все одинаковы. Ты тоже, когда помоложе был и ходил коробейником… Знаю я. А теперь что твой мерин.

Хуотари молчал, только ниже склонил голову.

Иро за все время не проронила ни слова.

— А ты чего сидишь, как воды набравши в рот, — заорала на нее мать. — Скажи хоть что-нибудь.

— От Ханнеса он… — проговорила Иро и положила ложку на край миски с кашей.

— От Ханнеса?! О, господи!

Для Паро это была словно соломинка, за которую хватается утопающий.

Доариэ она жаловалась:

— Если бедная красива, будет только несчастлива.

Пулька-Поавила с сыновьями спозаранку отправились на лесную пожню на Ливоёки.

Вела туда бог весть когда протоптанная тропинка. Те, кто прокладывал ее, старались обойти болотистые места, так что до покоса можно было дойти не промочив лаптей. Тропа петляла от суходола к суходолу, мимо двух лесных ламб, заросших белыми и желтыми кувшинками. Идти по этой тропе было интересно, нескучно. Да и день стоял погожий. «В такую погоду сено враз высыхает», — подумал Поавила, прибавляя шаг.

По этой самой тропе он много лет назад шел из Костамукши, ведя за собой нетель — приданое Доариэ. Сама Доариэ шла следом, погоняя прутиком свое приданое. Как изменилась жизнь с тех пор. Сплошные заботы теперь в ней. Нет, нельзя сказать, чтобы тогда забот совсем уж не было. Были, конечно, только не те, что теперь. Поавила оглянулся. Ничего, шагает себе и его младший, с кошелем за плечами, с граблями на плече.

Придя на Ливоёки, они увидели висящие под свесом крыши на стене избушки два кошеля. Видно, сосед с дочерью опередил их. Рановато что-то. Ни самого Хёкки-Хуотари, ни Иро у избушки не было. На покос поспешили, словно от людей бежали.

Отец велел Микки наломать березовых веток, — на них спать приятно. Микки был рад, что его взяли на покос, и сразу принялся за дело — работы он не боялся. Хуоти стал рубить смолистый пень на дрова. Поавила тем временем привел в порядок косы. Перекусив ячменной лепешкой и запив ее простоквашей, разведенной холодной родниковой водой, они тоже отправились на пожню.

Пулька-Поавила и Хуоти косили, Микки сгребал сено. Травы было мало, и пришлось даже залезть по колено в илистую воду, чтобы выкосить траву на берегу реки. И, конечно, тщательно выкосили траву вокруг кустов. Кустарника опять понаросло много. Надо бы как-нибудь собраться выкорчевать, иначе весь лужок зарастет. Кустарник на лугу, что камни на пашне — одно мученье. Вырвать надо с корнем, иначе от него не избавишься.

Легкое облачко ненадолго закрыло палящее солнце, потянул прохладный ветерок. Но вскоре тучка ушла и солнце опять стало припекать спину и шею. Хотелось сбросить с себя промокшую от пота рубаху, но попробуй, сними — заедят оводы. Откуда-то спереди время от времени доносился звон натачиваемой косы. Это, конечно, Хёкка-Хуотари. Его покос начинается сразу за покосом Пульки-Поавилы. Неужели он сам правит косу?

Удары бруска о лезвие косы перестали раздаваться, и вскоре из-за кустов появился Хёкка-Хуотари с косой на плече. За ним шла Иро, печальная и понурая.

— Бока-то не болят? — спросил Хуотари, подойдя к Поавиле. — Уж очень рьяно ты взялся.

— Косить — работа нетяжелая, — ответил Поавила. — Только маши косой да точи ее.

— От работы еще никто не разбогател, — сказал Хуотари. — Пойдем отдохнем, а то, гляди, грыжу наживешь.

Вид У Хуотари был пасмурный. Поавила понимал, почему Хуотари хмурится, но ничего не стал расспрашивать. Дело-то щепетильное.

Когда Пулька-Поавила с сыновьями пришел к избушке, Хуотари и Иро уже успели поесть. Хуотари торопился поужинать: ему не хотелось, чтобы сосед увидел, что они едят — у него в кошеле были еще харчи, привезенные Ховаттой из Кеми. А этот вопрос тоже был щепетильный…

— Ты косу мне не наточишь? — спросил Хуотари. — Я, черт, никак не научусь. — И он хихикнул.

— Ладно… наточу, — пообещал Поавила. Он облизал ложку и убрал ее в кошель.

— Ясная погода будет завтра… Сено будет сохнуть — только убирай, — говорил Хуотари, разглядывая вечернюю зарю. — Только бы ночью заморозок не пожаловал. Ячмень-то начинает наливаться.

Дым выгнал из избушки комаров и мошкару, воздух в ней сменился. Можно было ложиться спать. Птицы тоже замолчали, попрятались в гнезда.

Иро легла последней. Ей пришлось лечь рядом с Микки: больше места в избушке не было. Утомившийся за день мальчик сразу уснул. Вскоре захрапели и старики. Хуоти тоже сделал вид, что заснул. А Иро не спалось. Она протянула руку через Микки и осторожно дотронулась до Хуоти. Хуоти промычал что-то и повернулся на другой бок…

Косари проснулись раньше, чем защебетали птицы и, наскоро позавтракав, отправились на работу: по росе легче косить.