Водораздел - [108]

— Да, пришлось и на них спину гнуть, — начал рассказывать Харьюла. — У его папаши в Куусамо большой магазин. Говорят, капитала у них больше чем на сто тысяч марок. Но я-то не удивляюсь, что Иво стал красным. Он уже дома был совсем не таким, как отец. Помню, были мы как-то в бане. А он мне и говорит: «Что угодно из меня может выйти, только не буржуй». Он всегда такой был, всякие неожиданные вещи говорил.

— А знаешь, — начал Матти как-то многозначительно, но тут вернулась Татьяна.

— Только суп из конины, больше ничего не было, — сказала она, ставя на стол миску.

Уже третью неделю легионеры должны были сами себя обеспечивать питанием. Они съели более десяти лошадей. К счастью, Ковдозеро подтаяло у берегов и в устьях ручьев можно было ловить щук. Кроме того, от местных властей было получено разрешение на отстрел лосей. Так и перебивались. Некоторые из легионеров мастерили корзины, ковши и прочую утварь, которую затем ходили менять на продукты за восемь верст в Княжую Губу, добывая таким путем кое-какой прибавок к скудному пайку. Видимо, и сейчас большинство легионеров ушли на рыбалку или в деревню, потому что в бараке за дощатой стенкой были, кажется, только двое. Они о чем-то негромко разговаривали. Матти прислушался. Разговор за стенкой шел какой-то странный.

— Конечно, оно и как-то неудобно — ходить в английском мундире, тем более если в душе ты красный, — рассуждал один.

— Нет, я-то носить его не буду, — заявил другой. — Дай черту палец — он всю руку отхватит.

— А что делать? Жрать нечего, ноги и так не ходят. Сколько ребят уже в больнице…

Харьюла тоже слушал и недоумевал: в Кеми таких разговоров он не слышал.

— Что тут произошло, пока меня не было? — наконец не выдержал Матти.

— А что? — спросила жена.

— Слышишь, ребята за стеной порют какую-то чушь…

— Да, наверно, вот они о чем… Позавчера приезжали какие-то офицеры, — пояснила Татьяна. — Вроде из Мурманска…

— Из Мурманска?

И Матти стал торопливо дохлебывать суп. В дверях появился невысокого роста мужчина с рыжей бородой и в белом халате.

— А-а, Матвей Оскарович вернулся. С приездом! — воскликнул он по-русски. — Я-то думал, почему это Татьяна задерживается.

Это был врач легиона. Он был русский.

— Вы простите меня, но Татьяне надо идти, — с виноватым видом сказал врач. — С границы привезли двух раненых.

«Значит, белые еще не успокоились, — подумал Харьюла. — Все прощупывают…»

Когда Татьяна и доктор ушли, Матти предложил Харьюле пойти к Иво.

— Наверно, уже клянет меня: где этот чертяка опять застрял?

Штаб легиона находился за холмом, почти на самом берегу озера. Дорога туда проходила мимо большого дощатого сарая. Когда-то сарай служил складом, а теперь легионеры устроили в нем свой клуб, где проводили вечера и собрания. Из сарая доносились звуки гармони и песня:

Встал народ востока,

Бой идет жестокий…

Кто-то из легионеров, стоявших на дворе возле сарая, стал подпевать, переиначивая песню на свой лад:

Еще судьба не решена,

Кому победа суждена,

революции или лахтарям…

Может быть, он переделал концовку песни без всякого умысла, но Кюллес-Матти истолковал это по-своему, укрепившись в мысли, что кто-то побывал в лагере и посеял здесь недобрые семена.

Придя в штаб, они сразу заметили, что и здесь царит какое-то подозрительное молчание, словно только что речь шла о чем-то таком, что заставило всех задуматься. Одни уткнулись в свежие номера газеты «Вапаус», привезенные Матти из Петрограда, другие латали свою одежду или просто сидели и молчали. Ахавы в штабе не было. Он вышел куда-то с Вастеном.

— Да вон они, — сказал один из легионеров, выглянув в окно.

Хотя уже наступил вечер, на улице было по-весеннему тепло. Свежий воздух был напоен крепкими, сочными запахами соснового леса и ягеля. И сюда, на берега Ковдозера, подоспела весна, пробуждая природу к жизни. Но Вастену и Ахаве, видно, было не до прелестей весны. Чем-то озабоченные, они сидели на стволе поваленной ветром сосны и о чем-то говорили.

— Хитрые черти, почву прощупывают, — услышали Харьюла и Матти слова Вастена.

— Кто это такой хитрый? — спросил Кюллес-Матти, подойдя к ним.

— Кого я вижу! Яллу! — воскликнул Ахава с радостным изумлением. — Ты откуда взялся? Ну, здравствуй, здравствуй… Давно не виделись.

Настоящая фамилия Ахавы была Афанасьев. Родом он был из Ухты, где и провел свои детские годы. Ему было еще совсем немного лет, когда однажды зимой его закутали в овчинный тулуп покойного деда, посадили в сани между отцом и матерью, и они поехали к границе. Через несколько дней пути они прибыли в финское село Куусамо, где отцу, много лет ходившему коробейничать, удалось, наконец, открыть собственную лавочку. Там они стали из Афанасьевых Ахавы. Иво всегда с тоской вспоминал родные края, где осталась его бабушка и где текла милая его сердцу речка Ухта с крутыми песчаными берегами. Эта сохранившаяся с детства любовь к родным местам согревала его сердце до сих пор, оставаясь, может быть, самым сильным из чувств, испытанных им. Он безукоризненно владел финским языком, но охотно вставлял в свою речь порой и карельские слова.

— Яллу ведь был у нас… — начал рассказывать Иво Кюллес-Матти, но тот остановил: