Водораздел - [6]

Шрифт
Интервал

Мордашев же усилил свое влияние в краевой администрации. Среди региональных чиновников тем временем укреплялась атмосфера страха и шпиономании. Любой чиновник и политик, силовик и предприниматель знали, что в любой момент их телефон, служебный, домашний или мобильный, может оказаться на прослушке у Совбеза, что за любым из них может быть установлена наружное наблюдение, что любое неосторожно сказанное слово может стоить должности, бизнеса или жизни. Все важные вещи обсуждались вполголоса, в укромных местах и без лишних свидетелей.

Каначик по–прежнему молчал. Мордашев продолжил диалог.

— Но мы можем простить твои косяки, и фактические и юридические, если ты напряжешь свою память. Ладно, хрен с Сабуровым и Резо, один — твой кореш, а второй — вор, это дело святое. Но есть еще один человечек, который интересует нас больше всех остальных. Насколько я знаю, в вашем городке частым гостем стал Волынин, бывший вице–губернатор, а ныне вице–спикер Госдумы. Я знаю, что ты лично сопровождал его в поездках по городу и во время встреч с населением и что заручился его косвенной поддержкой накануне прошлогодних выборов. Было бы неплохо, если бы ты вспомнил про его участие в городской жизни. Если расскажешь про него что–нибудь интересное, то условия твоего содержания под стражей будут сильно улучшены, а там, глядишь, и на свободу с чистой совестью…

Каначик подумал еще немножко, потом сплюнул и сказал:

— Я сукой никогда не был.

— Теперь про понятия вспомнил? — опять усмехнулся Мордашев, — а как же тогда твои контакты с Волыниным? Что говорят понятия по поводу общения с петухами? Ведь ты, по понятиям, уже зашкварился, причем конкретно.

Каначик опять помолчал, потом сказал:

— Что ты сам знаешь про понятия? Много ты в жизни видел? А насчет петуха, так это еще обосновать надо, мне про это ничего не известно.

Мордашев обратился к майору Пархомову:

— По–хорошему не получается пока. Надо переходить к плану 2.1.

Потом он снова повернулся к Каначику и промолвил с ухмылкой:

— Ты, кажется, большой специалист по электрическим проводам? Тогда, наверное, тебе радостно будет испытать на своей жопе благодать РАО «Единые энергосистемы России»…

Через пять минут в помещение вошли двое РУБОПовцев. В руках они держали шнур, один конец которого представлял собой вилку для розетки, а второй торчал несколькими оголенными проводками.

Полковник Брусницын быстро достиг приемной начальника и попросил секретаршу доложить о своем приходе. Та ответила, что его уже ждут.

— Заходи, Алексей, — произнес генерал–майор ФСБ Анатолий Гладышев, когда Брусницын слегка приоткрыл дверь, — все сделал?

— Все, как заказывали, Анатолий Иваныч, — ответил полковник, протягивая генералу подшитую солидную папку. Тот бегло глянул на ее содержимое, зевнул и сказал:

— Ну, присаживайся, что ли.

— Спасибо, — сказал Брусницын, приземляясь на жесткий стул напротив генеральского места.

— Ты уж извини, что я тебя дернул так, знаю, что ты так и по самое не балуй был задействован, но ничего не попишешь, срочно пришла шифровка из федерального округа.

— Да, ничего, Анатолий Иваныч, я уж привык к непрерывным трудовым будням, — отозвался Брусницын. Привыкать ему было к чему. Дело в том, что генерал Гладышев с большим подозрением относился к своему довольно молодому и чересчур резвому заместителю и поэтому всегда старался по максимуму загрузить его текучкой, дабы у того не оставалось времени на кабинетные интриги и подсиживанья вышестоящего начальства. Вот и теперь, под предлогом того, что двое из пяти его замов находятся в отпусках, Гладышев накануне отправил Брусницына в качестве контролирующей инстанции боевых стрельб личного состава, а также на учения спецназа краевого УФСБ, несмотря на то, что подобные поручения в прямой круг его обязанностей не входили. Это была епархия полковника Треухова — заместителя начальника, курировавшего боевую подготовку и службу спецопераций, но он был в отпуске. О ходе их проведения ему еще предстояло написать подробный отчет. Вчера же в одиннадцатом часу вечера, когда по окончании учений Брусницын мирно выпивал с командиром спецназа, генерал позвонил на мобильник и озадачил делом необычайной срочности, причем отчет должен был быть готов к утру. Полковник успел его сделать к пяти часам утра — как раз в рассветный час он, распечатав около двадцати страниц отрубился, упав головой на рабочий стол.

— К чему такая спешка? Что же это наш Роман Вахтангович отщебучить успел, что вы так заинтересовались по его душу?

— Вот, — ответил генерал и швырнул своему заместителю какой–то листок, — как говорится, без комментариев.

Брусницын пробежал глазами его содержание. Там говорилось о том, что окружное управление ФСБ и полпредство Президента в Нижневолжском федеральном округе чересчур обеспокоены повышенным вниманием предпринимателя главы группы компаний «Интермс» и президента Объединенной продовольственной корпорации Приволжского края Романа Чавия к ОАО «Белогорский речной порт». Там утверждалось, что краевые структуры управления имуществом и краевой арбитраж, возможно находясь в коррупционных отношениях со структурами г-на Чавия, в настоящее время готовятся провести ускоренное банкроство порта с последующим назначением племянника Романа Чавия по имени Георгий Чавия временным арбитражным управляющим. В документе также утверждалось, что в связи с наличием таможенного терминала этот порт является стратегическим объектом, а потому требует повышенного внимания со стороны органов безопасности. В конце документа утверждалось, что дело держит на особом контроле полномочный представитель президента в Нижневолжском федеральном округе Сергей Коренчук. Документ был подписан начальником Главного управления ФСБ по Нижневолжскому федеральному округу генералом Вишневецким.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.