Водопады Возмездия - [112]

После этого все стало только хуже.

— Дариан? — позвала Триника. Фрей понял, что погрузившись в себя, он не отвечал. — Я задала тебе вопрос.

Фрея охватил внезапный приступ гнева. Какое она имеет право требовать от него объяснений? После того, что она сделала? Она разрушила самое дорогое в его жизни — его любовь к ней; разрушила своей неуверенностью, желанием его привязать. Она сделала из него труса. Он знал это в глубине души, но сказать вслух было выше его сил. И вместо этого, чувствуя ее слабость, он пошел в атаку.

— Ты на самом деле считаешь, что мне интересно наверстать упущенное, чтобы ты чувствовала себя лучше? — ухмыльнулся он. — Думаешь, меня волнует, понимаешь ли ты что случилось или нет? Мое предложение: ты отпускаешь меня, а я долго разговариваю с тобой обо всех ужасных вещах, которые я сделал и о том, какой я плохой человек. Но если ты не заметила, меня собираются повесить, и это ты отправляешь меня на виселицу. Так что плевал я на твои вопросы, Триника. Можешь гадать о том, что пошло не так, пока не сгниешь.

На лице Триники были и удивление и оскорбление. Она не ожидала такой жёстокости. Фрей не думал, что эта белокожая сучка, которая заняла место его возлюбленной, на самом деле может плакать. Он ожидал ярости, но вместо этого она выглядела как маленькая девочка, которую несправедливо отшлепали, за то, чего она не делала. Она глубоко опечалилась.

— Почему ты так меня ненавидишь? — спросила она. Ее голос был сильный и низкий. — Как ты можешь так морально опуститься, после того что ты мне сделал?

— Разбитые сердца заживают, Триника, — выплюнул Фрей. — Ты убила нашего ребенка.

Ее глаза сузились от удара, но слезы прошли. Она отвернулась от него, чтобы снова посмотреть в окно.

— Ты бросил нас, — ответила она, с могильным холодом в голосе. — Сейчас легко быть обиженным. Но ты нас бросил. Если бы наш ребенок выжил, ты бы никогда не узнал о его существовании.

— Это ложь. Я вернулся бы к тебе, Триника. К вам обоим.

Он увидел, что она напряглась, и отругал себя. Он не должен был это подтвердить. Эти слова не должны были вырваться. Это делало его слабым. Он ждал годы, чтобы выбросить ненависть ей в лицо, чтобы она поняла, что сделала, но такие вещи лучше выглядят при репетиции в голове. Он хотел, чтобы она сломалась, от его ледяного равнодушия к ее страданиям. Он хотел взять реванш. Но его собственная ярость сгубила его.

Она ждала, что он скажет дальше. У него не было выбора. Врата были открыты.

— Я месяц бродил с места на место. Обдумывая. Немного времени вдали от тебя, от твоих чертовых требований и твоего проклятого отца, — он сам оборвал себя. Он говорил как незрелый юнец. Он вдохнул и продолжил, пытаясь позволить своему гневу овладеть им. — И я понял, что сделал ошибку.

Он подумал, не объяснить ли дальнейшее, но не смог.

— Я вернулся. Я пошел к другу в городе, за советом, полагаю. И тогда я узнал. Как ты приняла эти таблетки, как ты пыталась убить себя. И ребенок… ребёнка не будет…

Он приложил кулак к губам, пристыженный тем, как сжалось его горло и слова больно застревали в нем. Когда момент прошел, он расслабился и сел обратно на место. Он сказал достаточно. Но в этом не было удовлетворения. Он не мог ранить ее, не ранив себя.

— Я была глупой девчонкой, — тихо сказала Триника. — Достаточно глупой чтобы поверить, что мир начинается и заканчивается с тобой. Я считала, что никогда больше не смогу быть счастливой.

Фрей наклонился вперед в своем кресле, локти на коленях, пальцы рук ерошили челку. Его голос ломался.

— Я убежал от тебя, Триника. Но я никогда не пытался убить себя. И никогда не пытался забрать ребенка с собой.

— О, ты пытался покончить собой, — ответила она. — Только немного окольным путем. Ты провел три года, напиваясь до смерти и рискуя всем. В конце концов, ты впутал в это всю свою команду.

У Фрея уже не осталось сил спорить. Уставший, равнодушный тон, которым она выдвигала свои обвинения, лишил его желания защищаться. Кроме того, она была права. Конечно, она была права.

— Мы оба струсили, — пробормотал он. — Мы стоим друг друга.

— Может быть, — сказала Триника. — А, может быть, ни один из нас такого не заслужил.

Весь пыл Фрея иссяк. Черная, липкая трясина мук и страданий все больше затягивала и была готова поглотить его целиком. Как только не представлял себе он этот поединок, и всегда все заканчивались его триумфом, осознанием Триникой всего ужаса того что она с ним сделала. А теперь он понял, что ему нечего ей сказать, о чем она не подумала сама. Ему нечем ее наказать, она уже наказала себя сама более эффективно, чем смог бы он.

Правда в том, что его позиция столь хрупка, что развалилась, когда подверглась реальности противоположного взгляда. Когда он сам взращивал свою обиду, он представлял, как она им помыкала. Но это не аргумент. Он не мог сказать, что только она не права. Они разрушили друг друга.

Черт побери, ему не хотелось говорить. А теперь они разговаривают. Она всегда находила способ, сделать это с ним.

— Как ты дошла до такого, Триника? — спросил он. Он поднял голову и показал жестом на мрачную комнату. — Волосы, кожа… — он колебался. — Ты привыкла быть прекрасной.