Водонос умер - [4]

— Эй, гони вторую партию воды!

— Потерпи немного, надо наполнить эти бидоны!

Перед ними стояло несколько женщин. На их головах без всякой поддержки покоились бидоны и кувшины. Шуша наблюдал, как Али наливал воду. Его обуревали неприятные воспоминания, но он все равно поблагодарил аллаха. А за что благодарить? Место начальника колонки по праву должно было принадлежать ему, а не этому Али Донгалю, который в жизни не перенес ни одного бурдюка с водой. В профессии водоноса он был так же силен, как и в грамоте… Но людям везет… Всю жизнь он был скоморохом, потешал народ на свадьбах и других торжествах, хлопал в ладоши, горланил песни, крутил усы, надувался от важности, плясал соло, когда требовалось, — вот и вся его работа. А вот поди ж ты, не успело освободиться место после смерти муаллима Бараи, как компания назначила вместо него Донгаля. А он бурдюк от жилета отличить не может! Однако всесильный блат преодолевает все преграды, скомороха сажает на трон водоносов, а законного наследника заставляет таскать бурдюки по улицам и переулкам, дворцам и лачугам.

Али Донгаль поправил чалму, покрутил усы и льстивым голосом заговорил:

— Утро доброе! Подходи, любезная!

Шуша посмотрел в сторону той, которой адресовались столь любезные приветствия. «Так и есть, Азиза Нофал! — пробормотал водонос. — Этот скоморох растерял все уважение к почетной профессии. Стоит ему увидеть смазливую бабенку, как он тает и забывает обо всем на свете. Вот-вот, наливает ей воду, а сам сверлит ее взглядом, раздевает! Таким разве должен быть старшина водоносов? Твердым и уравновешенным! Ведь всей очереди известно, и женщинам, и мужчинам, кто такая Азиза, что у нее за репутация. Какое позорище для водоносов!.. А Донгаль-то при чем? Он же сроду не был водоносом. Так, сбоку припека. Не всякий сидящий у колонки водонос, и не всяк сидящий на лошади наездник!»

Подошла очередь Шуши. С мрачным видом он стал наливать свои бурдюки, не произнося ни слова. Сейид заполнил свой бурдючок, и оба пошли обратно, толкая тележку.

— Восемь больших и один маленький. Вторая партия! — попробовал было заговорить Сейид.

Отец оставался мрачным, неразговорчивым. На сердце у мальчишки стало совсем тяжело. Сейид любил отца, уважал, восхищался им. Он очень добрый, отзывчивый и относится к нему не так, как родители его приятелей, — не ругается, не дерется. Если мальчишка ошибается, бедокурит, то отец внушает ему: так нельзя, это плохо Учит его послушанию и дисциплине. Но Сейид часто ошибался, проказничал, потому что это гораздо легче и приятнее, чем следовать отцовским наставлениям. Когда же мальчишка повторял проступки, а это с ним случалось постоянно, отец делал очень строгие внушения, лишал его некоторых удовольствий, относился к нему не как к мужчине, а как к малому ребенку. А это уж было совсем обидно.

Остановились перед домом, стоявшим в самом начале улицы. Находился он в одном из многочисленных тупичков и принадлежал матери Абдаллы. Железным кольцом Шуша стукнул несколько раз в деревянную дверь. Из-за ставень небольшого окошка послышался распевный женский голос:

— Кто там?

— Водонос.

— Эй, Абдалла! Открой дядюшке Шуше!

Дверь открыл хрупкий мальчик, примерно одного возраста с Сейидом. Увидев его, закричал:

— Привет, Сейид! Поиграем в беле?[4]

— Беле? Кому говоришь такое? Дай пройти!

Сейид пересек маленький темный дворик, поднялся по небольшой лестнице, вошел в дом и увидел мать Абдаллы, сидевшую на невысокой скамеечке перед спиртовкой, на которой варила кофе. Он приветствовал ее нарочито грубым голосом, подделываясь под мужчину:

— Доброе утро, тетушка!

— Утро доброе, братец мой!

Послышался голос отца:

— Доброе утро, Умм Абдалла!

— Всех тебе благ, муаллим Шуша! Удружи мне сегодня лишний бурдюк. Налей воды в таз и в кувшин.

Молча, на ощупь Шуша прошел через кухню, узкий темный коридорчик, добрался до комнатушки, где стоял умывальник. Он заливал водой бидоны, кувшины, тазы и прочие емкости. Сейид опорожнил свой бурдючок в первый попавшийся таз и вернулся во двор, столкнувшись с Абдаллой, который снова спросил:

— Так сыграем в беле?

— Ладно.

— Когда?

— После работы.

— Значит, после обеда?

— Выходит, так.

— Пойдет, к тому времени я вернусь из школы.

— Где встретимся?

— А у трубы.

К этому времени Шуша опорожнил все бурдюки. Уже налегке оба двинулись в обратный путь, но не к колонке за третьей партией воды, а в конец улочки. Повернув направо, Шуша остановился, прислонил тележку к тротуару и вошел в лавчонку, над дверью которой была вывеска с громким названием «Царские бобы».

Вход в лавку перегораживал длинный прилавок. На нем стоял ярко начищенный котел красной меди. Под котлом, из которого валил пар, в специально сделанном углублении шумел примус. За прилавком стоял дядюшка Саляма с длинной деревянной ложкой, которой беспрерывно помешивал в котле. Недалеко стояли два блюда с салатами и различными приправами, большой медный поднос с пряной травкой бидонис, поверх которой были насыпаны горячие лепешки из бобов. Перед прилавком и внутри лавки громоздились плетеные корзины с хлебными лепешками. Сзади Салямы трудился его сын Заки. В большом подносе, полном масла, он жарил лепешки из бобов. Тут же был и Хариша, который резал лук и зелень, мешал все это с бобами и размоченными хлебными крошками.