Водная пирамида - [48]

Был период, когда сталинизм переживал один из своих последних подъемов. Ощущался его закат. В то время, время холодной войны, когда посреди Европы был опущен железный занавес, ставший непреодолимой преградой между народами, Цветан Горский знал, что в стране есть думающие люди, которые противились распространению сталинизма. Но пока еще за такие «грешные мысли» Цветана Горского легко могли отправить на каторгу, откуда не возвращались. А помимо всего прочего, он был верным учеником стойкого антисталиниста — Игоря Лозинского. Впрочем, Цветан Горский был готов пойти на любые жертвы, не пожалеть жизни ради благополучия Озера.

И сейчас, не обращая внимания на то, как реагировали глупые, невежественные люди вокруг него, и, как ни парадоксально, но в какой-то степени получив поддержку секретаря Сретена Яворова, Цветан Горский убежденно продолжил:

— Как вы знаете, глубоки воды нашего Озера. Но каждая глубина имеет свое дно. Свой конец…

Цветан Горский, пока говорил, старался смотреть только на Сретена Яворова. Ему казалось, что он понимает его мысли лучше остальных.

Было ясно, что храбрый биолог приближался к другому слабому месту проекта — перенаправлению стока рек в Озеро. Последствия этого, согласно категорическому утверждению Горского, могли довести сначала до разрушения целостности системы функционирования Озера как единого живого организма, а через какое-то, пусть и продолжительное, время — до его уничтожения, как бы оно ни было глубоко. Цветан Горский наглядно показал, как много европейских озер исчезло из-за речных наносов в течение более десятков тысяч лет, отметив, что озера продолжают исчезать и сейчас в других частях света.

Цветан Горский, припомнив одну мысль Отца, которую тот часто высказывал в разговорах с Игорем Лозинским, насчет балканских империй, которые Отец изучал на примерах их падений, сказал:

— Ни одна Империя, под властью которой было Озеро, несмотря на разные планы изменить его лицо, не подняла руку на его воды. Не случилось этого ни во время римского, византийского или длительного оттоманского владычества. Всегда верх брал разум. Наверняка и наша партия поступит правильно. Найдет истинный путь, исходя из императивов прогресса, с учетом вечных законов природы…

Даже на этот недвусмысленный намек, который другие партийцы посчитали открытой провокацией, секретарь Сретен Яворов не отреагировал. Товарищ Дримский почувствовал бы себя действительно угрем, оставшимся на суше, если бы на этот раз не сказал:

— Товарищ Яворов, биолог Горский зашел слишком далеко. Углубился в политику. Если он продолжит в том же духе, то я не знаю, к какому решению мы придем по вопросу строительства гидроэлектростанции, а это — директива партии. Какой тогда смысл в моей должности?

Если бы Ягулче этого не сказал, он не был тем, кем он был. Но и у него хватило интуиции, чтобы почувствовать, что сталинская идеология уже не была такой неуязвимой, как в первые дни после войны. Люди стали делиться на группы, сплачиваться вокруг нескольких полюсов. Да и поведение Сретена Яворова, по мнению Ягулче Дримского, говорило о том, что он не был заодно с несгибаемыми сталинистами. Ягулче только теперь понял, что своим назначением обязан тем, несгибаемым, которые еще были сильны, но уж никак не секретарю, который так легко поддался на доводы Цветана Горского в защиту проклятых угрей.

Реагируя на слова Ягулче Дримского, люди заволновались. Многие ожидали, что Цветана Горского лишат слова и попросят покинуть зал заседания. Понятно, что в такой ситуации снова раздался голос секретаря ЦК партии Яворова:

— Успокойтесь, товарищ Дримский. Партия находится перед принятием исторического решения. Она должна учесть все мнения, особенно специалистов, чтобы это решение оказалось правильным, ведь потом оно будет обязательным для выполнения всеми.

Ягулче Дримский ничего не ответил, а только укрепился в мысли, что дело теперь обстоит не так, как раньше, когда партия не нуждалась ни в чьих советах и принимала решения сама. Теперь же было ясно, что Цветану Горскому будет дана возможность беспрепятственно и до конца изложить свою точку зрения. Мог ли он раньше мечтать о таком? Горский заговорил на тему, которая сильнее всего его беспокоила:

— Уважаемый секретарь Яворов, товарищи! Как вам известно, наше Озеро питается исключительно водой из источников. Оно само является огромным источником. Вечным источником. На планете нет другого такого озера. С геологической точки зрения, как я уже говорил, озера на земле имеют конец, который виден заранее и может без труда быть рассчитан. Повторю — главной причиной исчезновения озер являются речные наносы, которые пластами оседают на дне. Они побеждают воды, жизнь в них. Всем озерам, в которые впадают реки, рано или поздно наступит конец. А у нас, к счастью, из Озера вытекает река. Поэтому, товарищи, если в Озеро начнет вливаться река — это будет для него смертельно!

— До чего ловко увиливает от прямого ответа на вопрос, который ему секретарь задал, что тебе угорь, ни слова про рыбопроходные каналы, которые спасут угрей, — снова заметил Ягулче Дримский, но теперь еле слышно, скорее, для себя.