Водка - [18]

- Я тут, - сказала она, - а малая там голодная, замурзанная, босиком по дороге.

Семья их оказалась из числа чернобыльских «отселенцев», переселенных под Рязань из загрязненных при аварии на АЭС деревень, дочери три года. На вопрос, почему она думает, что «малая» бродит голодной, если дома остался муж, ответила, как о само собой разумеющемся:

- Да нужна она ему! Он глаза зальет и валяется. А она голодная, босая… только на соседей надеюсь, да тоже… они сами пьют.

Сказала, что с зимы (разговор шел в июле) сделала уже два аборта.

- Зачем я девок послушалась? Бабы меня накрутили, говорят, твой-то с Зинкой хороводится, что ты зеваешь, смотри, как идем доить, он из своей будки выходит, Зинка отстает, и они с ним там, в будке, стоя… чего ты, мол, молчишь? Накрутили меня, я ему вечером и говорю: ты, мол, с Зинкой, я, мол, знаю, не стыдно ли? Как он схватил топор, как начал меня им по голове бить!

Я переспросила, не веря: «По голове топором?» Она не расслышала и продолжала, глядя в белый больничный потолок:

- У меня аж звезды из глаз! Бегу и думаю, зачем полезла? Мне же еще и лучше! Пусть Зинка от него аборты делает. А теперь я тут, он там, а малая босиком, по улице, голодная, плачет…

В той же деревне, когда у знакомых разбился на машине глава семьи, сосед, кривоногий Васька-тракторист, сказал доверительно сыну покойного:

- Это ему за то, что когда деньги были, он на них гараж построил, вместо того, чтобы пропить с нами по-соседски.

Утром я вернулась назад. От ангины с перепугу не осталось и следа, впереди была еще неделя каникул. Вокруг деревни расстилались поля с ромашками и лютиками, в километре текла узенькая и чистая речка с плакучими, как положено, ивами. И цветы, и шмели, и лазурь, и что там еще у Бунина, - и трава, и полуденный зной. Ушла в поля и лежала на берегу речки с книжкой. Вечером, когда хозяева уселись на диван смотреть очередную серию «Марьяны», как называли там сериал «Богатые тоже плачут», на улице раздались душераздирающие вопли, и кто-то стал ломиться в дверь и стучать в окно. Бабка Наталья, бойкая, несмотря на свои 82 года, вылетела на улицу и вернулась с оханьем: горит сарай с сеном у соседей через два дома. «Марьяну» бросили, побежали на улицу. Сарай полыхал уже так, что к нему невозможно было подойти. Мужики подносили ведра с водой, лили на землю, на рядом стоящее дерево. Пожарная машина была вызвана из Ряжска, но доехала только спустя сорок минут. Рядом с огнем билась в истерике женщина в халате, рыдала: «Это Лешка! Он баловался со спичками, ой Господи-и-и-и!» Ее утешали, что ребенок, может быть, где-нибудь играет. «Да нет его нигде-е-е, - рыдала она, - ой, Лешечка-а-а». «Они пьюшшие, - сказала бабка Наталья, подобравшись ко мне сбоку, - у них пятеро детей, Лешка этот младший. Старший в прошлом году на мотоцикле разбился…» Она смотрела на женщину с тем выражением равнодушной скорби, с которой очень старые деревенские женщины смотрят на все вокруг. «Господи, - крестилась, - спаси младенца, четыре года ему, такой шустрай».

Приехали пожарники, залили остатки сарая водой. Местные остались разбирать обгоревшие завалы, я пошла домой, боясь, что они правда что-нибудь найдут. Бабка Наталья осталась, пришла часа через два, утирая морщинистой рукой мелкие слезы.

Нашли. Вечером слышала, как она перед сном, помолясь и расплетая седую косу, поет сама себе на мотив колыбельной:

- Это как же он горел, такой ма-аленькяй…

Нашел ребенка тот же кривоногий Васька-тракторист, добрая душа. Сидел вечером на лавке у своего дома, жаловался всем: «Не могу, как вспомню, даже водка внутрь не лезет». Через день были похороны. По улице медленно несли маленький гроб, дети, братья и сестры погибшего мальчика разбрасывали перед ним цветы. Мать, рыдавшую так, что валилась с ног, поддерживали соседки. Бабка Наталья смотрела на процессию с порога.

«У них ведь он один раз уже поджигал вясной-то. Слядить надо было. Дак они ж пьють, не слядять», - заплакала и ушла в дом. На следующий день я уехала, поняв, что впечатлений от деревенских каникул уже хватает. Местные знакомцы провожали до электрички. По дороге, на отшибе деревни, стоял заброшенный дом, заросший по уши крапивой и лопухами, с проломленной крышей.

- Видишь этот дом? - сказали они. - Тут такая интересная история с ним. Здесь Михаил Федорович жил, пасечник, такой, знаешь, трезвый, деловой мужик. Жена у него была и двое детей, Маринка и Ваня, мы с ними играли, когда маленькие были. Они такие были ухоженные всегда, толстомордые, дома у них было чисто и интересно. Книги по пчеловодству, соты… Михаил Федорович на пасеку брал, учил с пчелами обращаться. Жена у него была красивая, молодая тетка.

- И что случилось?

- Он ее старше был, умер скоропостижно, то ли от инсульта, то ли от инфаркта. А она как-то быстро спилась и пропала без вести. Детей забрали в детский дом, мы их больше и не видели.

На заседании Торгово-промышленной палаты в прошлом году долго обсуждали, как предотвратить отравление народа водкой. Беседовали о паленых водках, о бутиловом спирте в средстве для мытья ванн (раньше был этиловый, и алкоголики привыкли употреблять это средство, а потом рецептуру поменяли, не отразив на этикетке, народ и слег с массовыми токсическими поражениями печени).