Водитель трамвая - [11]

Второй парень Володя Филатов. Он являлся прямой противоположностью «помадному метросексуалу», отрастил усы, украшавшие немаленький нос, и вёл странный образ жизни. Филатов был небольшого роста, худой, носил скромную одежду, и как выяснилось со временем — «закладывал за воротник». Только не один, а в компании с женой, которая в данном деле его даже перещеголяла. Как я понял, она оказалась вообще запойная пьянь, и отравляла жизнь своему муженьку тем самым, похуже, чем уличный кот отравляет жизнь домашним, вышедшим прогуляться по кошкам. Позже он с ней развёлся и купил «Жигули». Ездил очень довольный и гордый. А потом снова женился.

Третий из наших — Генка Николаев был вообще примечательный экземпляр. Судите сами. На момент поступления в учебный комбинат ему исполнилось двадцать восемь лет. Ничего особого, вы скажете. Но не торопитесь. Жил он в маленькой комнатушке где-то возле метро «Динамо» вместе с матерью и сестрой, и любил песни Игоря Талькова. И являлся самым обыкновенным хохлом, приехавшим в Москву с семьёй в поисках счастья. В среде тех с кем я учился, к нему сразу же возникло всеобщее непреднамеренное отвращение. Хотя ничего особого он казалось, не делал. Худой, невысокий, курящий, и экономящий на всём — обычный портрет нашего современника. Но Геннадий стремился вырваться из нищеты. Причём за чужой счёт. Прославился он несколькими гнусноватыми историями. Первая случилась сразу же, как началась учёба. И имела место в курилке. Кто-то обронил сигарету, и она мирно валялась себе на полу никому не нужная. Парни от нечего делать стояли и топтали её. Топтал её и Генка Николаев. Затем перед уходом рядом с ней обильно наплевали. И всей компанией отправились восвояси. Только Гена пройдя пару шагов, остановился, сказал, что забыл на подоконнике ключи от квартиры, и должен вернуться. Ну, с кем не бывает? Ушёл — вернулся. В этот момент следом за ним отправился бдительный Фролов, и когда он вошёл в пустую курилку, сплющенной, заплёванной сигареты уже не было. Ничто не лежало на полу. Он немедленно растрезвонил где только мог про этот случай, и репутация Николаева с тех пор была изрядно подмочена. Но, то оказалось далеко не самое страшное. Он ещё прославился несколькими схожими безобразиями. Но апофеоз деятельности экономного Гены наступил в самом конце учёбы. Перед сдачей экзаменов. Томимый любовной тоской (а полюбить он был готов каждую), сиятельный сын независимой Украины, делал предложение руки и сердца каждой по очереди даме, учившейся с нами вместе. Я же говорю — томимый любовной, а не материальной тоской! Не путайте эти вещи! Дамы, разумеется, отказывались, в самых изысканных выражениях. Например, в таких:

— За каким хреном мне сдался этот вонючий хохол?! Тупой, нищий, живущий в коммуналке? Как он уже достал, скотина!

Это реальные слова и оценки девушек, рассказывавших мне в том или ином виде подробности Николаевских «ухаживаний». («Николаевских» — слово — то какое, прямо император, мать его!) От себя я ничего не придумываю. Но Геннадий не отчаивался. Курил «бычки» в обилие подобранные в пепельницах (у него даже специально для этого имелся мундштук), и водил впоследствии трамвай по двадцать седьмому маршруту.

Но, справедливости ради, стоит заметить: однажды я всё же услышал из уст женщины похвалу в его адрес. И исходила она от девушки по имени Иордана Симонова.

— По нему видно, что он и хозяйственный, и как муж будет неплохой, — заметила она как-то мне, когда мы сидели на сдаче экзаменов по вождению.

Впрочем, данного обстоятельства всё равно оказалось мало для чистой и искренней любви, плавно перетекающей в брак, будь он неладен. Иордана Симонова отказала ему тоже.

Таким образом, я кратко обрисовал мужское представительство Краснопресненского трамвайного депо в комбинате. Пора переходить к женской части. Лично для меня — куда более приятной.

Итак. Краснопресненское депо в тот период времени олицетворяли также четыре девушки, две из которых являлись сёстрами. Но с разными фамилиями. У одной, что постарше была фамилия Лисовенко. Вроде так. Это оказалась, довольно возрастная дама, ближе к сорока годам, по виду — чистая алкоголичка. Так мне всегда представлялось. Хотя она сама и не скрывала факт особой расположенности к спиртосодержащим жидкостям. Но видно было — дамочка старалась следить за собой. У неё были белые пышные кудрявые волосы, неплохие по тем временам наряды, стройная фигура, и ужасно сиплый, дребезжащий голос. А чрезмерно нанесённая на лицо «штукатурка», вообще производила самое двусмысленное впечатление. Барышня временами дико хохотала (частенько при виде нарисованных силовых таблиц), и заявляла, мол, «эти картины Репина — просто фрик-футуризм»! Она состояла в браке, а, следовательно, не боялась показаться вульгарной.

Совсем иное дело её младшая сестра. Та самая Иордана Симонова. Это была полноватая девушка лет тридцати на вид, с очень-очень уставшим выражением лица, не красивая, крашеная блондинка, у которой на макушке чернел овал проступивших родных волос. Очевидно, к её явному неудовольствию. Иордана не любила следить за собой. Я сделал такой вывод сразу же. Она одевалась в мешковатые свитера и джинсы, лениво отвечала на вопросы, причём — всех кто к ней обращался, раздражённо говорила о трамвае, о том какие бедные везде мужчины её окружают, и очень сожалела о приключившимся у неё разводе с мужем, который, по её словам, всегда следил чтобы по утрам у них на завтрак на столе стояла икра.