Вода и пламень - [33]

– А правду говорят, что туда никто не смеет войти?

– Правду. Человек утонет возле берега, если осмелится ступить туда. Это священный полуостров.

– А огонь 1948 года? – спросил я. Мне было любопытно выяснить, что послужило причиной извержения, занявшего в то время пять месяцев моей жизни и изменившего весь ее ход.

– Тогда-а-а, – раздумчиво протянул Камузинзи. – Шове выпустил огонь после смерти вождя Бикахе из Бвамбали… Гитуро – это когда умер Кайембе из Кишари… А последний раз – вождь каньяруанда из Тенге.

– Он же был тогда еще жив, – возразила Брижитта.

– Он не сразу отправился в вулкан, – отпарировал старик. – Он еще погулял сначала.

– Скажи, Камузинзи, а можно что-нибудь сделать, чтобы не было извержений?

– Хо-о… Ничем нельзя помешать огню. Но можно его умилостивить. Надо только нести дары кимвали и отдельно – вождю, который вызвал огонь. Коз, корову, помбе (банановое пиво)… Но когда я умру, будет ужасный огонь! Потому что я великий вождь, очень старый…

– Да, ты стар и мудр, – согласилась Брижитта. – Сколько тебе лет?

– О, я очень-очень стар… Никто не знает, сколько мне лет, такой я старый.

– Тебе сто лет, Камузинзи?

– Хо-о, – обижается вождь. – Сто лет! Мне давно уже триста.

Путь к вершине

К вершине Ньирагонго лучше всего добираться слоновой тропой; по ней в сопровождении служителей парка и двигаются все редкие визитеры. Идти другим путем значило бы потерять три дня вместо одного, прорубаясь сквозь чащу кустарников. Но попасть на слоновую тропу можно было только по шоссе, где прямо у обочины стояли хижины сторожей. Между тем караван у нас, включая носильщиков, был немаленький. Как быть? Кто-то вспомнил, что вокруг Национального парка проведена граница – выжжена в джунглях полоса, пересекавшая шоссе чуть в стороне от Ньирагонго; ее-то мы и выбрали.

Поскольку мы рассчитывали не только спуститься до круговой платформы, где побывали в 1948 году, но и достичь дна с кипящим базальтовым озером, понадобилась крепкая вспомогательная группа. Я не был уверен, сыщется ли достаточно добровольцев для того, чтобы презреть опасности вулкана, а возможно, и ярость самого владыки национальных парков…

К моему удивлению, предложение было встречено с восторгом. Африканцы радовались возможности побывать на своих исконных землях, куда им уже много лет был закрыт доступ. В конце концов собралось двадцать пять человек. Набившись в два грузовичка, куда с трудом вместились наши узлы и треноги, мы проехали пятьдесят километров до подножия горы.

Было темным-темно, когда машина наконец остановилась: мы решили дождаться новолуния, чтобы иметь лишний шанс. Носильщики бесшумно спрыгнули с борта и растворились в чаще – так у нас будет невинный вид застрявших автомобилистов, если паче чаяния по дороге мимо поедет другая машина. Но в четыре утра на африканских дорогах не бывает движения… Выгрузку провели в лихорадочном темпе, после чего наши друзья шоферы двинулись назад – условились, что они будут ждать нас каждую ночь с девяти вечера, начиная с послезавтра. А сафари (караван), не мешкая, двинулся по просеке.

Фонарики можно было включать лишь на короткий миг, дабы не привлечь внимания кого-нибудь из страдающих бессонницей сторожей. Поэтому идти по сильно пересеченной местности, изобиловавшей скрытыми в траве камнями и рытвинами, было не самым приятным делом. Но надо во что бы то ни стало до зари выбраться из саванны в лес.

Шум, раздавшийся слева, заставил караван остановиться. Проводник шепнул: «Тембо» (слон). Что ж, сейчас слоны для нас были лучше охранников. Осторожно ступая, двинулись дальше. Тропа, славу богу, была уже рядом, и четверть часа спустя мы вступили под кроны деревьев. А немного погодя занялся день.

Подножие Ньирагонго вознесено на 1700–1800 метров над уровнем моря и покоится на широком лавовом основании. На севере оно переходит в изобилующие дичью долины Руиуру и Руинди, а на юге сбегает к озеру Киву. Теперь, поднявшись до двух тысяч метров и пройдя главную заставу сторожей, мы уже были уверены, что доберемся до края кратера. Мы шли цепочкой (музулулу по местному), следуя по стопам гигантских животных, пробивших путь через чащобу. Влага настолько пропитала мхи, что почва хлюпала под ногами; скользкие лианы свисали с ветвей, похожие на волосы морских чудищ.

Часа через два лес изменился. Обвитые лианами хагении и большие подокарпусы с резким запахом камфары уступили место странным деревьям высотой 10–12 метров с узкой листвой и корявыми стволами. Это был вереск, гигантский вереск, трепетавший на ветру своим темно-зеленым оперением. Колдовской лес.

Иногда он расступался, и тогда вдали справа открывался величественный пик Микено – древний, изъеденный эрозией вулкан, чей силуэт напоминал альпийский Червин. После довольно крутого взгорья, где передним пришлось тянуть за руку остальных, вышли на седловину, образуемую склоном Ньирагонго и его мощным погасшим спутником Шахеру. Паразитный кратер отсюда выглядел салатной поляной, резко выделявшейся на темном фоне экваториальной растительности. На самом деле это было круглое болото диаметром около километра.