– Разве вам не стыдно сознаться в этом? – с ужасом спросил он меня.
– Я не о себе пришёл говорить с вами… Я хотел бы только знать, за что вы поставили Пионовой нуль?
– За сочинение, – уверенно ответил он мне.
– Чем же, собственно, вам не нравится это сочинение?
– Ер-рунда!
Тут я горько пожалел, что не захватил с собой пушки. С таким бы удовольствием я влепил в учителя хорошенький заряд из артиллерийского орудия!
– Государь мой! – смиренно заговорил я. – Вы, кажется, полагаете, что на земле возможно существование леса раньше, чем вырастут деревья. Вы требуете от ученицы ясного представления о значении воды в природе, но известно ли вам, о государь мой, что ваша ученица ни в каких близких сношениях с природой не находится и едва ли может о ней иметь представление. Она живёт в детской, во втором этаже большого каменного дома, и от её квартиры до природы огромное расстояние, ибо, как это вам должно быть известно, в благоустроенных городах природа находится за городом. Пока ещё её домашние не озаботились ознакомить её с природой, и, уверяю вас, она, Пионова, не в состоянии сказать вам, где находится природа и какая она из себя…
– Гм?! Да? Это очень… странно! Но чего же вы желаете?
– Дайте Пионовой другую тему! Клянусь вам, я больше не буду писать для неё…
– Другую тему? Ну что ж? Это можно… Извольте…
Он взял с своего стола маленькую книжицу, на обложке которой я мельком прочитал «Паульсон», и стал её перелистывать…
– Ну-с вот: пусть она напишет «Море и пустыня».
Я кротко и умоляюще посмотрел на него.
– «Море и пустыня»… – повторил он, – славненькая темочка!
– Но, государь мой! Она никогда не видела моря и не была в пустыне… – с отчаянием воскликнул я.
– Однако это довольно неразвитая девочка! Ну, тогда вот: «Влияние природы»…
– Опять природа!
– Да, да! Тогда – «Балтийское море и его торговое, экономическое, культурное и политическое значение»…
– Не торгует она, политикой, по молодости лет, не занимается…
– Ужасно неразвитая девочка! Что бы ей такое дать? Нуте-ка, вот: «Что есть общего в характерах Чацкого и Хлестакова?»
… Как все люди, я тоже кроток и человеколюбив до известного предела. Впрочем, я ведь не оправдываюсь а только каюсь…
У него в комнате была печка, а на печке – отдушник. Ну, так вот на этом отдушнике, захлестнув учителю за шею его женственный галстук, – я его и повесил.
Повешенный, он только потерял свое сходство с ижицей а кроме этого, мне кажется, никто ничего не потерял.
Вот и всё, что я хотел сказать.
