Во времена фараонов - [134]

Для древних египтян царь не был человеческим существом, а был богом, сыном Амона-Ра. Он никогда не умирал, а соединялся со своим отцом Амоном. Он «восходил к его горизонту». Возьмем описание смерти Аменемхета I из «Истории о Синухете», цитированной в IX главе:

Взошел бог к своему горизонту, царь Верхнего и Нижнего Египта Схотенибра[71] был взят на небо. Он соединился с солнцем, причем (его) божественное тело слилось с создавшим его…

Верили ли сами цари в то, что они боги и сыновья богов? Я думаю, что да; если учесть атмосферу религиозного почитания и святости, которая окружала египетских царей с колыбели, вы тоже поверите в это.

Жизнь царей была наполнена ритуалами и символикой. Каждый час был расписан.

Все часы были строго расписаны для выполнения различных обязанностей. Предаваться удовольствиям не было времени. После подъема первым делом нужно было прочитать поступившие сообщения и продиктовать ответы. Затем следовали церемониальное очищение, возложение одеяний и эмблем, жертвоприношения. Перед этим актом верховный жрец в присутствии царя и свиты, окружавшей его, произносил молитву за здоровье царя, перечислял все его достоинства и проклинал все невольные прегрешения, возлагая всю вину на министров. Так осуществлялась критика государственных дел, которые благодаря могуществу жречества могли официально контролироваться ими.[72] Считается, что таким образом оказывали влияние на царя и проверяли его действия. Не установлено, кто выполнял обряд жертвоприношений — царь или верховный жрец, но это был царский ритуал, и он осматривал внутренности… Он заканчивал этот обряд передачей храму вина, масла или других жидкостей, предназначенных для жертвенного возлияния. Потом следовала проповедь, во время которой жрецы зачитывали указы, законы или отрывки из исторических событий, интерпретированные в духе времени.

Пище царя следовало быть простой и скудной. Это означало, что он соблюдает режим, чтобы сохранить свое здоровье ради благополучия страны. В Африке, когда царь слабеет, его убивают, чтобы предотвратить недуг страны. Из этого следует, что египетское жречество ведет свое происхождение от колдунов и магов, а не вождей…[73]

Когда судили государственных преступников, включая членов царской семьи, процедура происходила в строгом соответствии с существовавшей законностью. Царь не присутствовал. Со смертью своих подданных он не прекращал заботиться о них. Если при жизни он давал им землю, то и после их смерти он награждал их землей для будущей жизни, чтобы можно было совершать жертвоприношения на могилах. «Таким образом, — говорит Питри, — царь содержал свою свиту не только при жизни, как наместник, но и после их смерти, когда они покоились в гробницах».

Я часто думал над тем, что страсть Тутмоса к войнам и любовь к военным походам можно отчасти объяснить его желанием уклониться от ритуальных обязанностей и проявить свою индивидуальность военачальника.

Давайте же внимательно присмотримся к нему, когда он сидит, придавленный тяжестью короны. На его челе блестят царские символы — изображения кобры и сокола. Крюк и бич он держит у груди, точно в том положении, которое предписывает традиция вот уже 2000 лет.

«Жизнь! Благоденствие! Здоровье!» — кричат слуги фараона. Но когда носильщики несут Тутмоса через колонный зал к слабо освещенному святилищу, где он как верховный жрец должен совершить перед Амоном священный обряд, он знает, что он фараон.

Фараон приносит жертву золотой статуе Амона в сокровеннейшей части храма. В сопровождении жрецов, один из которых в маске сокола олицетворяет Гора, а другой в маске ибиса — Тота, он открывает двери в святилище, окуривает статую ладаном, окропляет ее водой из священного озера, преподносит ей корону и эмблему и ставит перед ней жертвенную пищу. Святилище освещается через небольшое отверстие в потолке. Издалека слабо доносится пение жрецов.

Тем временем огромная процессия, как блестящая разноцветная змея, извивается по украшенным улицам Фив и медленно приближается к храму. Поднимая пыль, маршируют колонны копейщиков. За ними следуют лучники, вооруженные длинными луками, перекинутыми через плечо. Колчаны болтаются на боку. Идут нубийцы, вооруженные палицами, чужеземные наемники: ливийцы, шардана, бородатые сирийцы. Длинной сверкающей вереницей громыхают колесницы. Блестит сбруя на солнце, качаются разноцветные перья на головах лошадей. Рев толпы то стихает, то возрастает, когда идут воины. Проезжают повозки с военной добычей, запряженные волами, и проходят вереницы ослов, нагруженные награбленным добром из городов Эркату, Тунипа и Кадеша: украшениями из золота и полудрагоценных камней, золотыми и серебряными сосудами, миррой, ладаном, вином и медом. Гонят скот: быков, телят, антилоп, газелей, каменных козлов… а за ними пленных — сотни жалких рабов, мужчин и женщин, которые тащатся за процессией, окруженные воинами.

Но самых важных пленных в процессии нет. Семь или восемь царьков и князей порабощенных земель ждут в вестибюле храма. На них грязные и рваные одежды, руки крепко связаны за спиной. И воины со свирепыми лицами охраняют их. Толпа ждет, когда фараон выйдет из святилища. Эти люди по древнему обычаю должны быть принесены в жертву Амону.