Во сне и наяву, или Игра в бирюльки - [50]

Шрифт
Интервал

— Значит, бежать, — потерянно проговорила Евгения Сергеевна.

— Значит, да.

— А куда?.. Некуда нам бежать, совсем некуда.

— Это сложный вопрос, я понимаю. Раз сюда получили направление, теперь вы как бы сами по себе, никому не нужны… Есть, правда, у меня одна идея, но даже не знаю, как вы отнесетесь к ней… — Дмитрий Иванович пристально посмотрел на Евгению Сергеевну, и она прочла в глазах его сомнение.

— Не знаете, как я отнесусь, или не уверены, можно ли доверять мне?

— Если честно — и то, и другое. Ну да ладно. Есть неподалеку отсюда такой городок, под названием Койва…

— Не слышала.

— Лучше бы и не слышать никогда, — усмехнулся Дмитрий Иванович, вздохнув. — Но выбора нет.

— И что же в этой Койве?

— Во-первых, городок маленький, а в маленьких городах легче жить. И угол найти можно…

— А во-вторых? — Теперь уже Евгения Сергеевна смотрела на него пристально, испытующе.

— Там много наших. Зато, насколько я знаю, почти нет эвакуированных, поэтому с жильем попроще. Надеюсь, вам помогут на первых порах. Я напишу кое-кому. Не исключено, что и знакомых встретите… В некотором роде это особенный город. Ну да сами увидите. Наши там в общем устроены неплохо.

— Вы переписываетесь?

— Начальство тамошнее не зверствует, — сказал Дмитрий Иванович, уклоняясь от прямого ответа. — Я вам советую ехать туда.

— А… туда можно?

— Отсюда уже можно.

— Не знаю, прямо не знаю, что делать.

— Исходите из того, что у вас нет другого выхода. Сегодня Андрея избили, а завтра придумают что-нибудь пострашнее. — Он покосился на жердину. — Никогда не видели, как такими вот дубинами дерутся?.. Пока вас только предупредили.

— Наверное, так оно и есть, — согласилась Евгения Сергеевна. — Вы меня, кажется, убедили. Андрей тоже просится уехать отсюда. Ему шепнули, чтобы мы убирались.

— И вам шепнут, — вздохнул Дмитрий Иванович, — И еще как шепнут! А председатель будет в стороне. Он даже посочувствует вам. Это он вам говорил, что здесь закон — тайга?

— Да. Жестокие все-таки люди.

— Люди, дорогая Евгения Сергеевна, здесь разные, как и повсюду. А нравы… Даже не знаю, можно ли винить людей. Идет борьба за выживание, почти по Дарвину. Или — или. Не я тебя, так ты меня. Такая вот философия.

— Война повлияла.

— И война, разумеется. Но не только. Слишком недалеко ушел человек от первобытного своего предка, не знавшего огня. Кровь и страдания других возбуждают в человеке самые низменные инстинкты. А здесь темнота, беспросветная, вековечная,

— А я со своим уставом, — усмехнулась Евгения Сергеевна.

— Азиатчина, язычество, — поморщился Дмитрий Иванович. — В округе, между прочим, верст на сто нет ни одного храма. Так что монастырь это особенный, поистине со своим уставом. Ехать вам надо.

— Поедем, мама? — спросил Андрей совсем уж сонным голосом.

— Поедем, сынок. Спи, поздно уже.

— Да и вам пора отдыхать, — сказал Дмитрий Иванович. — И уж извините, но сегодня и я заночую у вас. На лавке вот и прилягу.

Евгения Сергеевна удивленно взглянула на него.

— Береженого и Бог бережет, — проговорил он и развел руками. — А сплетни вам теперь безразличны.

— Тогда хоть к Андрею на печь полезайте.

— Ничего, отсюда слышнее, что на дворе делается.

— Вы считаете, что это так серьезно?

— Я считаюсь с фактами и со своим опытом.

XXI

КОГДА на следующий день Евгения Сергеевна сказала председателю, что они хотят уехать, он откровенно удивился. Похоже, он был уверен, что она смирится с неизбежностью, придет на поклон, ибо понимал — деваться ей просто некуда. Добро бы обыкновенная эвакуированная, жена фронтовика, тогда за нее военкомат мог бы заступиться, а то неизвестно кто! Ну, что муж ее враг народа — этому-то Яков Филиппович ничуть не верил, у него хватало ума разобраться и понять, что происходило на самом деле в предвоенные годы, даром что ни газет, ни книг не читал, хотя и вправду немножко читать умел — научился, пока скитался по фронтам гражданской. А повоевать ему, между прочим, пришлось и за красных, и за белых — такая уж это была война.

— Вон ты как все обдумала, — покачал он головой, сверля Евгению Сергеевну глазами. — Или учитель присоветовал?..

— Нам ведь с вами все равно не сработаться. — Она старалась говорить спокойно. Решила, что выяснять отношения бессмысленно и вообще лучше сделать вид, будто ничего не случилось. О том же, что произошло накануне, напоминать и вовсе ни к чему. Не сработались — и все тут. И мирно разошлись.

— Обвела, выходит… Вокруг пальца обвела, — ухмыльнулся он и покачал головой. — И далеко ли ежели не секрет, навострилась? Где тебя ждут-поджидают?..

— Это мое дело, Яков Филиппович.

— Может, и твое, а может, и не только твое, а наше общее.

— Что вы имеете в виду? — насторожилась Евгения Сергеевна, зная, что председатель зря слова не молвит.

— Так, к слову пришлось… Спешить не надо, Сергеевна, — Он усмехнулся злорадно, и от этой его усмешки кожа у Евгении Сергеевны покрылась мурашками. Страшно ей стало, — Умные люди толкуют, что поспешишь — народ насмешишь!.. — Он поднял палец, — А что его смешить, народ-то, когда он и так насквозь смешной весь. В делах твоих еще разобраться надо. Откуда мне знать, чего это ты бежать надумала?.. Может, пользовалась моей неграмотностью и доверием… Да и член колхоза ты, даже вот и член правления, шутка ли сказать! Отпустит ли тебя собрание…


Рекомендуем почитать
Opus marginum

Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».


Звездная девочка

В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.


Маленькая красная записная книжка

Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..


Абсолютно ненормально

У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.


Песок и время

В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.


Прильпе земли душа моя

С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.