Во сне и наяву, или Игра в бирюльки - [3]

Все просто и ясно, как будто люди знали, что придет время и кому-то понадобятся справки, для которых потребуются основания, а для оснований — документ, и, чтобы упростить всю эту канцелярщину и облегчить путь к заветным справкам, писали коротко и внятно…

А историки добиваются, требуют доступа в какие-то там спецхраны, чтобы вызнать — им это зачем-то обязательно нужно! — сколько и когда именно было арестовано «врагов народа». Господи, все «спецархивы» — в фанерных шкафах жэков. Приходи и смотри. Смотри и подсчитывай.

Но в том ли дело?..

Через пять минут я получил справку, паспортистка — коробку рижских конфет фабрики «Лайма», а уже на следующий день мне выдали ордер на квартиру.

Была в разгаре первая оттепель. На южных вокзалах еще не торговали брелоками с портретами И. В. Сталина…

I

ПОЖАЛУЙ, больше всего Андрею нравилось бывать в кабинете отца, что удавалось совсем не часто. Здесь было замечательно все: и огромный письменный стол с резными ножками-тумбами, покрытый зеленым сукном, отчего стол был похож на дачную лужайку перед домом в Сиверской, где жили летом; и глубокое кожаное кресло, в котором можно было поместиться вдвоем, а если поджать ноги, можно было и спать; и конечно же книги — они стояли вдоль стен, в застекленных шкафах, до самого потолка. Правда, одно обстоятельство смущало Андрея — большинство книг было без картинок.

— Они для взрослых, — объяснял отец.

— А взрослым разве не нужны картинки?

— Ну, как тебе сказать… В книге это не главное.

— Но в некоторых есть, а в других нет, — резонно возражал Андрей, имея в виду «Жизнь животных» с прекрасными иллюстрациями, переложенными тонкой папиросной бумагой.

Василий Павлович понимал хитрость сына. Раньше, когда у него случалось побольше свободного времени, они иногда вместе рассматривали картинки. Теперь времени не было. Он знал, что его время истекает.

— Прости, мне некогда, — вздыхая, говорил он. — Ступай к себе, а мне еще нужно поработать.

— Ты работай, я сам посмотрю…

— Вот вырастешь и смотри сколько угодно. Эти книги будут твои.

— Все-все?!

— Все-все, — улыбался отец.

— И про животных?

— И про животных.

— Эх, скорей бы вырасти!

— Успеешь. — Василий Павлович гладил сына по голове. — Ты все еще успеешь, не надо спешить.

— Вы с мамой всегда так: «Успеешь», «Нос не дорос»… А почему нельзя, чтобы люди сразу делались взрослыми, чтобы им все было можно?

— Так уж устроена человеческая природа.

— И никакая это не природа, — фыркал Андрей. — Просто взрослому не поместиться у мамы в животе.

— Видишь, сам всё знаешь, а задаешь слишком много вопросов.

— Не всё, а очень даже мало. Потому что если много буду знать, скоро состарюсь.

— Тем более. Ступай, ступай. Мама будет ругаться. Надо соблюдать режим. Это, брат, очень важно — всегда соблюдать режим. Ну, спокойной ночи.

— А почему ты работаешь дома, а не на работе? — все-таки пытался Андрей втянуть отца в разговор.

— Не успеваю на работе, — вполне серьезно отвечал Василий Павлович. — Дел много, а времени мало. Очень мало времени, почти совсем уже нет…

Неохотно, нарочито долго Андрей слезал с кресла, в котором было так уютно, и уходил в свою комнату-

Василий Павлович мало бывал дома. Он уезжал на службу, когда сын еще спал, а возвращался, как правило, когда он уже спал. Мать, Евгения Сергеевна, тоже работала, однако она больше бывала дома. Но с ней почему-то Андрею было не очень интересно. Она заставляла заниматься делом, не любила, когда в детской беспорядок, не разрешала ползать по полу на коленях, как будто можно ползать не на коленях, и вообще была строгая и требовательная. Очень красивая и очень строгая. И вот этого Андрей понять никак не мог. Он считал, что строгие не могут быть красивыми, понятия о красоте и строгости не совмещались в его сознании. Безусловно, тут или — или, и тому в жизни было сколько угодно примеров. Дворничиха, например, то есть жена дворника и мать Андреева врага, лифтерша, которая всегда ворчит, что шляются взад-вперед, покою никакого нету, — они, по мнению Андрея, не просто даже строгие, а злые и поэтому некрасивые. Но его мать красивая, это он понимал, да и от взрослых не однажды слышал об этом, и несовместимость ее красоты и строгости не то чтобы отталкивала Андрея от нее, однако заставляла все же держаться настороже, в постоянном напряжении. Тем более ласковой мать и впрямь не была. Вот Катя, их домработница, совсем другое дело. Она была добрая, ласковая и поэтому, разумеется, красивая. Она никогда не кричала на Андрея, скрывала от родителей, прежде всего от Евгении Сергеевны, его проказы, защищала, когда ему грозило наказание, и звала его Андрейкой. Пожалуй, он был привязан к Кате больше, чем к матери.

Считалось, что Катя домработница, но на самом деле она была членом семьи. Просто помогала по хозяйству, присматривала днем за Андреем, а по вечерам училась. Василий Павлович хотел, чтобы она обязательно поступила в институт. Несколько лет назад он привез Катю, еще совсем девочкой, из деревни, куда ездил разбираться с какой-то жалобой. Тогда был страшный голод, мать Кати умерла от истощения, а отец еще раньше попал в тюрьму — он был «подкулачник» и, по наущению кулаков, избил местного активиста-избача, — и больше никто и ничего не слыхал о нем. Девочка была никому не нужна, попрошайничала, да только в тот год подать-то ей было нечего — все сами ели лебеду, и Василий Павлович, пожалев ее, взял с собой в Ленинград. Он решил дать ей образование, и сначала они с Евгенией Сергеевной думали, что Катя поживет у них, пока Андрей немного подрастет и его можно будет отдать в очаг, а потом она устроится на работу и станет жить в общежитии и вечером учиться. Однако получилось не так. Катя прижилась у них, привязалась к Андрею, боготворила Василия Павловича, который, как она говорила, «спас ее от неминучей смерти», со слезами просила не отдавать Андрея в очаг, где только и знают, что издеваются над бедными ребятишками, и таким образом она осталась в семье Воронцовых. Девушка она была способная, трудолюбивая, и Василий Павлович не сомневался, что она осилит и рабфак, и институт. Довольна была ею и Евгения Сергеевна, хотя иногда и поругивала за «излишний либерализм» в отношении Андрея. Ребенок с раннего детства должен иметь и знать свои обязанности, говорила она. А главное — выполнять их. У Кати, правда, были свои соображения на этот счет, но спорить с Евгенией Сергеевной она не смела, поддакивала ей, будто бы соглашаясь, но строгости в ней не прибывало ничуть.