Во сне и наяву, или Игра в бирюльки - [162]

Шрифт
Интервал

Андрей молчал. Хотелось схватить бутылку и запустить в башку Евангелиста. И все, все было мерзко, противно.

Он глотнул еще водки, отфыркался и уже помутневшими глазами посмотрел на Евангелиста. Тот сидел на табуретке, подсунув ноги под себя и сложив руки на груди.

— Ничтяк, Племянник, все перемелется — мука будет. — Андрей подумал, что он снова заговорит о Татьяне и приготовился ответить какой-нибудь грубостью, послать его подальше, однако Евангелист заговорил о другом. — Я тоже после первого срока хотел завязать. А мне в душу нахаркали. Теперь я харкаю в их подлые душонки, если они у них есть. Пусть облизываются. Ты свободен, можешь идти к этим честным сволочам. Покайся, пообещай, что исправишься, встанешь на путь истинный, — простят, глядишь… Только учти: даром ничего не делается. Даром — за амбаром!..

Серый рассвет вползал в окно. И таяли, убывая вместе с уходящей ночью, остатки сомнений, которые еще чуточку тревожили душу, и наступала апатия, наступало то сумеречное, почти ирреальное состояние, когда все делается безразличным. Не видеть ничего, не слышать, не двигаться, уйти в пустоту, в мир туманных иллюзий, где, в отличие от живого мира, всегда бывает хорошо, хорошо и спокойно, и нет никаких проблем.

Хочется спать. Ужасно хочется спать.

И наступает утро. И тихо, неслышно дышит туман над рекой, и улыбается, осторожно розовея, небо и пробуждаются птицы, и налетает из далекого далека легкий ласковый ветерок и шепчет шелестом трав, цветов, листьев на деревьях: «Спать, спать, спать…»

Как сказочная птица Феникс.

«Спать, спать, спать…» — выстукивают колеса на стыках рельсов, и поезд плавно, без рывков и передергиваний, мчится к солнцу, которое всплывает над белесым горизонтом. Хороший машинист ведет поезд, так что из полного до краев стакана, оставленного на столике, не выплеснется ни одна капля…

«Кап, кап, кап…» — падает вода из крана, и в этих простых, однообразных звуках тоже живет своя музыка. Она живет во всяком звуке, только надо уметь ее слушать и слышать…

— А ты исповедуйся, легче станет, — сказал Евангелист, выводя Андрея из оцепенения.

— Что?

— Исповедуйся, говорю, легче станет. Родных искал?

И что-то накатило на Андрея, какой-то приступ откровенности, а может, и правда была у него нужда исповедаться, раскрыть кому-то больную душу, снять с нее тяжкий груз отчаяния, рухнувших надежд, и он рассказал Евангелисту все: как приехал в Ленинград, как не нашел ни бабушки, ни Анны Францевны — не осталось даже домов, где они жили, как отыскал Катю, и про ее мужа, подполковника Антонова, тоже рассказал.

— Легавый? — настороженно спросил Евангелист.

— Да нет вроде, форма другая.

— Госбезопасность, — уверенно сказал Евангелист. — Ничего себе у тебя знакомства!

— Катя мне сказки рассказывала, когда я был маленькй, — почему — то вспомнил Андрей.

— Это уже не сказочки, — проговорил Евангелист, играя желваками. — Сказки, они всегда хорошо кончаются. А отец, выходит, политик? — Он почесал грудь с распятием, — А струхнул твой подполковник. Сильно струхнул. Если госбезопасность, значит армейский генерал. У них разница на два звания. Высокая шишка!.. Подписочку он тебе организовал, нема делов. Нельзя, Племянник, тебе оставаться в Питере. Рвать когти надо. Ты ему как кость поперек горла, пока на свободе. Все равно прихватит… А я-то хотел тебя на «дело» взять. Есть приличная хата… — Евангелист пристально и долго смотрел на Андрея, — Нет, рвать тебе надо. Во, напиши ему письмо, а после рви когти. Такое нужно сочинить, чтобы он жил в вечном страхе, сука! — Он слез с табуретки, пошел в комнату и привес тетрадь и карандаш. Сдвинул на столе посуду, освободив место, положил тетрадь и сказал: — Садись, пиши.

— Что писать?

— Письмо твоему генералу. Я буду диктовать.

Евангелист стоял посреди кухни, заложив за спину руки, и диктовал, тщательно обдумывая каждое слово. Ему нравилась эта игра. По правде говоря, понравилась и Андрею — хотелось отомстить Антонову. И еще Андрей был почему-то убежден, что Антонов обижает Катю — не зря же она сунула ему деньги в карман, не зря же Антонов отправил ее с дочкой в деревню и у нее был такой растерянный вид, когда она выпроваживала Андрея Она наверняка ничего не подозревает. А он, Антонов, после скажет ей, что Андрей куда-то исчез, не пришел.

— «Спешу-высказать свою искреннюю глубочайшую признательность Вам…» Здесь с большой буквы, — уточнил Евангелист, — «…признательность Вам за ту неподдельную душевную заботу и помощь которую Вы оказали мне, проявив чуткость и доброту…» Так, доброту. Дальше: «Я также считаю своим долгом заверить Вас что готов по первому Вашему зову откликнуться и отплатить добром за добро, ибо доброта взывает Чувство взаимности. Возлюби ближнего своего призы-вал Господь, а все мы Его, — тоже с большой буквы, — паства» — Евангелист взял тетрадь и прочитал напитанное. — Годится. Тут самое главное-вежливость грубостью сволочь не прошибешь. Давай дальше. — Он прикрыл глаза. — «К сожалению, непредвиденные обстоятельства и крайняя занятость — это здорово! — не позволили мне лично засвидетельствовать Вам мое нижайшее почтение, посему примите от меня лично…» Зачеркни «лично», — сказал Евангелист. — Просто: «…примите от меня самые искренние пожелания успехов по службе и здоровья…» — Он снова взял тетрадь, — Неплохо, очень неплохо. Но что-то нужно еще в конце. Что-то такое… Валяй постскриптум: «Второй экземпляр письма посылаю в Министерство государственной безопасности на предмет представления Вас к очередному званию». Теперь все, точка.


Рекомендуем почитать
Звездная девочка

В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.


Маленькая красная записная книжка

Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..


Абсолютно ненормально

У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.


Песок и время

В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.


Прильпе земли душа моя

С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.


Лучшая неделя Мэй

События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.