Во имя Мати, Дочи и Святой души - [33]

Усталая, но гордая собой: исполнила долг, завещанный от Божи, помогла Ей-Им вымести частичку мусора человеческого!

Валерик смотрел телевизор! Приглушив звук, но все-таки не совсем. Вот откуда невнятные звуки!

– Ты что-о?! Грех же!

– Сестричка, я недолго… погоду только хотел… не рассказывай…

Долго было раскладывать его для правильной порки, да и не заслужил он, потому что в наказании на круглых аппетитных булочках силен элемент любовный, Клава это очень чувствовала еще дома, когда папусик с мамусенькой таким способом на ней разогревались. А в Сестричестве подтвердилось многократно. И Клава изо всех сил, зажмуривая глаза, нахлестывала Валерика по щекам. Слева и справа, слева и справа. Изо всех сил, изо всех сил – и становилось легче.

Наконец она так устала, что даже не разревелась.

– Пошли.

– Чего Иван Натальевич? – спросил Валерик заискивая. – Заснул? А то можно еще в ванной у него помыться. Вдвоем и не торопит никто. Давай?

Клаве противно показалось залезть в ту самую ванну, в которой много раз мылся мерзкий дед. Она только пошла одна, чтобы отмыться от мерзкой харкотины, может, даже заразной, а когда Валерик сунулся было – хватила его какой-то скалкой со всей силы. Потому что стыда между ними нет и секретов, но харкотина дедова – смертный стыд, от которого надо отмываться одной.

Немного чище стало наконец – на душе и на теле.

– Пошли. У нас не хуже помыться можно. Я только так здесь.

Валерик и не заглянул в комнату, а Клава ничего ему не объяснила.

Вернувшись в корабль, вошла к Свами уверенно, почти как равная к равной в эту минуту. Свами неспеша учила какую-то сестру. По задним частям и не узнать. Большую сестру, судя по размеру частей. Непонятно почему, Клава греховно вспомнила телевизор, который когда-то еще дома сообщил голосом привычного актера: «А жизнь продолжается!» Жизнь продолжалась без деда гораздо лучше, чем при нем!

Свами неспеша поучила сестру. Та встала – и оказалась бывшей доценткой.

– Ах, сладкая Свами, спасибо за науку. Такой смысл во всем – и в этом смирении, в этом безоговорочном подчинении!

– Не гуторь лишне. Скажи просто: «Слава Госпоже Боже».

– Ну конечно же, конечно: слава Госпоже Боже и ныне, и присно…

– Поди пока. Шумишь зазря много. Философия от слова «фи» в тебе не перебродила.

Не выпуская любалки, Свами повернулась к Клаве, не отойдя от какого-то прежнего гнева – вызванного доценткой, наверное:

– Ну, как наш милый Иван Натальевич? Чего ж не оставил тебя? Плохо ты ему понравилась? Значит, мало я тебя учила сегодня. Сейчас повторю! Лежит один, как мумия, а ему кровь все время разгонять нужно.

Клава спокойно отразила иссиний взгляд. Как учил Витёк? Серебряный плащ отражает? Чистая совесть, значит, тоже.

– А он умер совсем, – небрежно сказала Клава.

И без всяких принятых добавлений: «Сладкая Свами» или «Слава Боже».

– Как – умер?

– Ну так: волновался, кричал, а потом плюнул и умер. С натуги, наверное.

– Сам?

– Сам.

Конечно же, дед умер сам: сам посадил Клаву на себя, не виновата же она, что немножко съехала вперед деду поперек горла. Поэтому Клава не лгала перед Свами и Госпожой Божей.

– Упал он, что ли, или как?

– Как лежал, так и умер.

– Так он лежа кричал и ругался?

– Ну да. А как умер, так успокоился. Будто заснул.

– А вещей там твоих не осталось?

– Не. Чего такого? Старый – лег и умер.

– Ну, а ты его приласкала немножко?

– Немножко. Всё как он просил – всё делала.

– Ну и Слава Боже. Всё по воле Ее-Их. А последние минуты мы ему усладили своими заботами. Ты хорошая девочка, сестричка. Надо и награду тебе. Не все же наказаниями учить – награды тоже учат. Возьми вот.

Она раскрыла перед Клавой большую коробку конфет. Каждая конфета была обернута в серебряную бумажку и лежала в отдельном гнездышке. Словно в ряд весталки действенные.

Клава взяла конфету.

– Слава Госпоже Боже, – ясно произнесла она и осторожно надкусила шоколад.

В рот брызнул ликер.

Конфета оказалась получше соседкиных бомбочек из прежней жизни: потому что еще и с вишенкой внутри.

19

Охотничьим шагом леопардовым уверенно вошел Витёк – все еще не переодетый.

– А, ты нашлась, сестричка, – невежливо обратился он сперва к Клаве.

– При мне между собой не говорят, братик, – заметила Свами, но терпеливо.

А Витёк и не подумал поцеловать ей ручку и ответить по уставу сестрическому: «Мой грех, поучи».

– Я тут посмотрел, Свами, жилплощадь здешнюю. Если нанимаешь сторожить, ты и комнату дай. Как скотина на соломе, я спать не нанимался.

– Я не нанимаю, братик. Я тебе служение предлагаю. Всем верным сестрам и братьям Госпожа Божа снисходит служение ниспослать.

– Службу, значит. А служба, Свами, бывает срочная и на контракте. Сестричка вот и пацанки другие, может, у тебя срочную проходят, а я только если на контракт. А контрактникам даже в армии платят, потому что даром дурных нет. Хоть и плачет всегда начфин, что ему округ не проплачивает. Так то армия, хребет державы, как генерал Шкурко говорил. Я всеми видами оружия владею и любую технику вожу, как помкомвзводу положено, мне с моей квалификацией три лимона любая фирма отвалит. А ребята обещали и на пять место найти.