Во имя любви - [70]

— Пугни его, Касатик, — посоветовал Федор Павлович, имея в этом вопросе, естественно, и личную заинтересованность. — Чем скорей, тем лучше. А я на деньги выставлю большие.

— Для кого деньги?

Лавриков машинально провел рукой по волосам, приводя их в порядок, и покосился на псину, будто пытаясь отыскать у нее поддержку.

— Да хоть для лагерей малолеток, — честно ответил он. — Так вот и станет Кекшиев спонсором и меценатом. В насильственной форме.

Касаткин расплылся в улыбке.

— Смешно жить, Лавр… — констатировал он и тоже, по примеру Федора Павловича, решил подключить к дискуссии молчаливую собаку с большими грустными глазами. — Жуча, тебе смешно видеть, как живут люди?

Но вместо нее Касаткину ответил Лавр:

— Жуче печально это видеть. — При этом он дружески прошелся пальцами по холке собаки.

Она подняла морду и заглянула ему в лицо. Вроде как выразила согласие с высказанной вслух сентенцией. Касатик от души рассмеялся. Поддержал его смех и Федор Павлович.

Седовласый холеный на вид старец лет семидесяти или около того с благородным морщинистым лицом, сидя за отдельным столиком немного в стороне от бассейна и всей остальной публики, сосредоточенно поедал какой-то салат из морепродуктов. Именно такой пище он отдавал предпочтение. Поглощенный процессом насыщения, старик не обращал ни на что внимания. Во всяком случае, именно так казалось со стороны. Однако боковым зрением он прекрасно видел, как к месту его уединения неторопливо направился явно огорченный чем-то Хартман.

Франц подошел вплотную, скромно опустился в кресло напротив и, коротко оглядевшись по сторонам, проверяя, не привлекает ли он внимание посторонних, подсунул под прибор со специями несколько листков с убористым текстом.

Старик бросил в его сторону вопросительный взгляд и слегка вскинул левую бровь, молчаливо интересуясь, какова причина столь бестактного и неоговоренного заранее поведения Хартмана.

— Это десерт, — грустно поведал Франц.

Он знал, какова будет реакция большого босса на принесенные им известия, и мысленно уже готовился к самому худшему.

— Точнее?

Хартман набрался смелости и поднял взгляд на сухощавое лицо собеседника. Пока тот сохранял спокойствие, но далеко ли будет до бури, когда он узнает истинное положение вещей? В душе Франц откровенно проклинал своих нерадивых подручных в лице Мякинца и Виннер.

— Появилось в интернет-изданиях и направлено в желтые газеты, в белые газеты, в полицейские органы, — на одном дыхании произнес Хартман.

Семидесятилетний старец даже не подумал прерывать процесс приема пищи. В его лице ничего не изменилось, не дрогнул ни один мускул.

— Я не о цвете газет спрашиваю, — только и сказал он, отправляя в рот очередную порцию салата.

— Тут вся невидимая часть айсберга, сэр. — Хартман уставился на кончики пальцев собственных рук, которые к этому моменту уже выбивали на столе нервную дрожь. — Почти вся подноготная.

— Зеро… — последовала крайне странная реакция старика. Та, которой меньше всего ожидал господин Хартман. — До времени придется закрыть офис. Сбрасывайте все ценные бумаги, если есть, что сбрасывать, и — ноги в руки, пока сюда не поступил официальный запрос из Интерпола.

Франц энергично встряхнул головой, будто прогоняя наваждение, и подался корпусом вперед. В эту секунду он даже забыл обо всех предосторожностях. Его не интересовало, кто наблюдает за ними со стороны и какое мнение этот наблюдатель может составить относительно таинственных переговоров между двумя якобы незнакомыми друг с другом людьми. А ведь именно Хартман чаще всего пропагандировал конспирацию.

— А вы не торопитесь идти на такие убытки? — спросил он холеного старика. — В России к подобным разоблачениям относятся гораздо спокойней, чем, например, в Индии. В конце концов, есть солидные покровители в министерстве…

Оппонент не дал ему завершить намеченную тираду. Он оборвал его на полуслове уже одним колючим взглядом. Франц мгновенно прикусил язык и с опаской зыркнул через плечо себе за спину. Только сейчас он с запозданием догадался об истинных чувствах старика. Оказывается, тот лишь внешне сохранял спокойствие, пытаясь не вызвать нежелательных кривотолков. В душе большого босса клокотала ярость, и придет момент, когда вся эта гамма эмоций изольется на многострадальную голову проштрафившегося сообщника. У Франца буквально оборвалось сердце. К горлу подступила предательская тошнота. В глазах собеседника он прочел свой смертный приговор.

— Хартман! — Старик взял в руки бумажную салфетку и скомкал ее тонкими сухими пальцами. — Не мешайте мне завтракать!.. Иногда критическая масса глупостей и ошибок перевешивает любые покровительства и… айсберг переворачивается подбрюшьем к солнцу. Мы по профессии проходимцы. Значит, к подобным кульбитам надо относиться спокойно. Иной подход скверно сказывается на пищеварении. Шапито переезжает, только и всего. Займитесь чемоданами…

На негнущихся ногах Франц поднялся из-за стола. С каждым мгновением дурнота только усиливалась. Старик больше не смотрел на него. Хартман вообще перестал для него существовать.

Вот уже добрых двадцать минут Ангелина, скрестив руки на груди и чуть ссутулившись, будто ей зябко, вышагивала вдоль стола в головном офисе «Империи» то в одну, то в другую сторону. В эту минуту она больше всего напоминала свободолюбивую львицу, насильно оторванную от прайда и запертую в клетке до конца своих дней. Сигарета в зажатой правой руке истлела уже почти до основания, но Виннер, похоже, не замечала этого.