Во имя любви к воину - [12]

Через два дня, 11 сентября, вернувшись из Панджшира, я узнала об атаке Аль-Каиды на башни-близнецы Всемирного торгового центра. Все афганцы прилипли к радиоприемникам. Мирдад Панджшири переводил мне то, что транслировало радио. У нас не было никакой картинки. О чем он говорил? Может, рассказывал сценарий фильма-катастрофы? Его слова, казалось, были далеки от реальности.

Когда стало известно о смерти Масуда, его соратники стали прибывать отовсюду. Они стекались в Астанех в Панджшире на похороны генерала. Меня уже там не было, поэтому я узнала о церемонии позже, из репортажей, показанных компанией «Ариана Филмз».

В тот день Астанех не был тихим местечком с качающимися на ветру тополями, как месяц назад, когда я встретилась здесь с Масудом и взяла у него интервью. Толпа мужчин, оставляя за собой столб пыли, поднималась на холм на краю деревни — там будет похоронен генерал. Настоящее море паколов — их сотни, тысячи, готовых расправиться с любой помехой, возникающей на пути. По маршруту следования траурного кортежа люди висят на деревьях, стоят на крышах — везде, где можно найти хоть маленькое местечко. Тело умершего пока еще находится в одном из деревенских зданий.

Когда гроб, обернутый мусульманским зеленым флагом, появился на плечах десяти верных генералу военных, поднялся крик. Кортеж медленно двигался к вершине холма. На мгновение показалось, что флаг исчез в толпе: повсюду руки, пытающиеся дотянуться и дотронуться — в последний, а может, и в первый раз — до генерала. Около погребальной ямы установилась тишина. Открыли гроб. Когда восковое лицо Масуда явилось взору толпы, снова раздался крик. Красивые черты Масуда, его веки, закрытые навсегда, были неподвижны. Крики множились, мужчины били себя в грудь, призывая Аллаха. Они плакали без стыда. Воины выли от боли. Гроб закрыли и опустили в могилу. Последний крик, последнее рыдание. Ночь опустилась на Панджшир.

Смотря на все это, я спрашивала себя: куда улетела душа этого человека?

Глава 4 Зеркало

Афганистан делает тебя требовательным к самому себе. Свет, эмоции, пространство, манера жить и говорить — все это там слишком ярко. Мое возвращение в Нанси стало разочарованием, если не сказать больше. В редакции меня приняли довольно прохладно — ни одного дружелюбного слова, только гнетущее безразличие.

Могли ли мы предотвратить теракт? Этот вопрос я задавала себе каждый день. Ведь были же знаки. Я, Франсуаза Косс, Зубайр и многие другие очевидцы драмы уловили какие-то из них, но не придали значения. Эта было тяжело сознавать.

Тем не менее я была удовлетворена тем, что мои сюжеты демонстрировались по национальному каналу. Что касается самого первого репортажа — «Школы Масуда», в котором и было то памятное интервью, его приобрел и показал канал «Франс-3». Но, увы, это было в субботу после обеда, когда публика, которой он был адресован, наполняла свои тележки в супермаркетах.

Афганский опыт заставил меня понять что-то очень важное о себе самой. Мне нужна была деятельная жизнь. Я была счастлива, когда мой мозг, мое тело и сердце работали на износ, сконцентрировавшись на выполнении определенных задач. Тогда моя хандра улетучивалась. Обстоятельства столкнули меня с трагедией — я встречалась с бойцами, рисковавшими жизнью во имя свободы, брала интервью у человека, который и был воплощением этой борьбы. Было ясно, что я не могла вернуться к прежней рутине.

Там же события не успевали сменять друг друга. В качестве ответного действия на атаку 11 сентября США организовали операцию «Enduring Freedom»[7] с целью поимки Бен Ладена и его сообщников. 14 ноября, через два месяца после убийства их шефа, люди Масуда освободили Кабул. Режим террора пал 7 декабря; талибы бежали из своей вотчины в Кандагаре. Как только закончился месяц Рамадан, Хамид Карзай встал во главе временного правительства. У меня была только одна мысль: вернуться в эту страну, которую я полюбила с первой же минуты пребывания в ней.

Один из сотрудников передачи «Корни и крылья», Морад Аит-Аббуш, только что создал свою производственную компанию. Я связалась с ним и предложила снять «Кабульскую весну» для передачи Патрика де Каролиса[8]. Я тогда еще не очень хорошо знала столицу Афганистана, но была знакома с двумя удивительными и неравнодушными личностями — Шанталь Верон с ее школами для афганских детей и Нилаб Мобарез, женщиной-врачом, вынужденной в свое время уехать во Францию. Я хотела снять их возвращение в освобожденную столицу. Морад согласился. Удача была на моей стороне.

В январе 2002 года я увидела под ярко-голубым небом город-тень. Город-призрак без души. На каждом углу старики в лохмотьях и женщины в заштопанных чадрах, прижимая к себе детей, просили подаяния, сидя прямо на дороге. Самым большим впечатлением стал для меня потерянный взгляд Надры, афганки из диаспоры. Она покинула страну двадцать лет назад, в эпоху советского режима. Кабул видел, как она родилась, росла, бегала, училась, стала адвокатом. Здесь она познала первые волнения молодой девушки. А теперь ее взгляд искал знакомые объекты, но ничего не находил. Там, где были дома, гостиницы, магазины, яркие светящиеся вывески, широкие аллеи с тополями, улочки с кустами шиповника, теперь были только руины. Целые улицы состояли из полуразрушенных домов, закрытых ресторанов с разбитыми стеклами, обломков кирпичей и камней. Бродили бездомные собаки. Вместо асфальта, по которому раньше скользили машины, теперь была грязь, и над городом больше не витал изысканный аромат