В феврале 2004 года, когда через одного из своих друзей я познакомилась с Брижитт Бро, я знала ее только как создателя фильма «Взгляды афганок». Это была замечательная лента, сделанная ею вместе с юными ученицами — журналистками из Кабула. Вместе они колесили по Афганистану, прося женщин из Герата, Джелалабада, Бамиана рассказать о перенесенных ими в период талибского режима страданиях, а также о надеждах дня сегодняшнего.
Она работала с небольшой командой молодых афганок в опустошенной стране, напичканной минами, где по-прежнему царил страх, — небывалая смелость и незаурядная решимость… Обучать журналистскому мастерству выросших в заточении семнадцатилетних жительниц Кабула, убедить их снять чадры во время работы, смотреть в глаза мужчинам и продемонстрировать, наконец, новый тип женщин, которые осмеливаются нарушить табу их собственного общества, — все это означало уверовать в разум этого народа, в способность мужчин к пониманию.
Брижитт оказывается на несколько дней в Париже, мы снова встречаемся. Между нами возникает атмосфера доверия. Кое-что интригует меня. Почему, сняв фильм и выполнив свою миссию в благотворительной организации «Айна», она решила остаться в Афганистане? Она журналист на канале «Франс-3», ее место сохраняют за ней. Но уже два года она живет в Кабуле, где, это знает каждый, жизнь невыносима и где даже самым стойким приходится нелегко. Что же так привлекает ее в этой стране?
Поначалу она говорит со мной немного нерешительно. Когда она снимала фильм, то познакомилась в Джелалабаде с молодым главой пуштунского племени, одним из десяти лидеров афганских племен. Шахзаде 35 лет, ей — 41. Взаимное притяжение было мгновенным и сильным. Она — воплощение свободы и современности, тогда как он, в глазах 900 тысяч момандов, проживающих на востоке Афганистана и западе Пакистана, — гарант соблюдения законов феодального общества, в котором женщина не имеет права распоряжаться собственной жизнью.
Передо мной — высокая блондинка, сильная, свободная. Чем больше она говорит со мной, тем сильнее меня трогает ее способность продвигаться вперед в такой нестандартной ситуации, рассчитывая лишь на собственные силы и любимого мужчину. В Кабуле, в среде экспатов, ведущих обособленный образ жизни, ее не могут понять. Брижитт работает там в посольстве Франции, а это осложняет дело.
В каждом сюжете ее откровенного рассказа — непростая история. Шахзада давно женат. Его жена осталась в горах, в момандской деревне, где ведет типичный для пуштунских женщин образ жизни. У них уже семеро детей. Об этом Брижитт знала с самого начала и приняла это. Полюбив мусульманина, победившего талибов с их варварством, отвергшего их мракобесие, она приняла ислам, о чем ее никто не просил, и нашла в этой религии свет и покой.
Как только они познакомились, встал вопрос о свадьбе. Это означало, что Брижитт придется покинуть Кабул, поселиться рядом с первой женой в глинобитном доме без воды и света и подчиниться семейным традициям. Она не сможет поступить по-другому, выйдя замуж за главу момандского народа. Этот шаг, немыслимый для западной женщины, еще не сделан. Случится ли это когда-нибудь? Они предпочитают пока такой вид отношений, который не ограничивает свободу Брижитт и не умаляет престиж Шахзады в глазах его народа.
В голове — тысячи вопросов. Как их союз мог выстоять в условиях строгого следования традициям? Как эта невероятная любовь может продолжаться и развиваться? Чем Брижитт пришлось пожертвовать ради таких необычных отношений? И что она обрела, победив обстоятельства, казавшиеся непреодолимыми?
Брижитт позволила мне рассказать ее историю в этой книге. Я провела с ней два месяца в Афганистане, где познакомилась с теми, с кем она делала свои первые шаги: друзьями генерала Масуда, молодыми тележурналистками, ставшими сегодня признанными мастерами своего дела. Вместе с ней мы проехали по пыльной дороге в Джелалабад — там нас ждал Шахзада. Я познакомилась с главой племени, который, проведя всю свою жизнь в Афганистане, живо интересовался тем, что происходит за горами, за пределами страны, на Западе. Его жажда знаний огромна. Его поддержка молодой афганской демократии колоссальна. Он решился на некоторые откровения со мной, несмотря на то что это нарушало пуштунские традиции. Благодаря ему мы посетили момандские племена, и я увидела афганцев с разных, противоположных, сторон — как воинов и как поэтов, диких, но и духовно богатых, на удивление любознательных. Это позволило мне лучше понять и описать привязанность любимой им женщины к его стране, к сформировавшей его культуре.
Брижитт многое рассказала мне. Некоторые признания были непростыми. Они сделаны почти в конце нашего общения — тогда, когда у нее появилась уверенность, что я смогу ее понять и что она сама готова взвалить на себя бремя публичности в момент, когда об исламском экстремизме пишут первые полосы всех мировых газет. Наши слова и голоса смешались в этой книге; но сама история, полная ошибок и надежд, принадлежит только ей.
Доминик де Сэн Перн
