Во имя Ленинграда - [17]

Зотову сделали перевязку, и часов в десять вечера мы пошли к самолетам. На южной стороне аэродрома шла сильная ружейно-пулеметная перестрелка. Часто рвались мины. Мы, конечно, особенно четко отличали очереди из родного нам пулемета "шкас": он давал 1800 выстрелов в минуту. Это был единственный в мире авиационный пулемет, имевший такую скорострельность.

В ангаре при свете переносных ламп работали человек пятнадцать механиков, прибористов, электриков. Всех их отпустили из рот для подготовки самолетов.

В шесть часов утра техник Шепилов опробовал работу моторов. Заправили бензиновые баки. Все готово к вылету. Утром был туман, который, видимо, препятствовал немецкой пехоте. После захвата южной части аэродрома враг медлил, боялся продвигаться дальше вслепую.

У самолетов в ангаре остались Шепилов и с ним моторист, остальные печально попрощались с нами и ушли в роты.

Вчетвером мы прождали до восьми часов утра, пока не начал рассеиваться туман. Видимость увеличилась до километра.

- Ну, Федя, надеваем парашюты и будем взлетать напрямую, через головы немцев.

Моторист подал нам надувные резиновые спасательные пояса.

- Возьмите, мало ли что...

Мы надели пояса и парашюты. Я попросил моториста затянуть потуже бечевкой сапоги повыше ступни: правый сапог, несмотря на теплые носки и байковые портянки, был все же очень велик - болтался на ноге.

Обнялись мы с нашими техниками, поблагодарили их за помощь и кое-как забрались в кабины. Пока мы готовились к взлету, стрельба слева и справа усилилась. Наверное, немцы пошли в атаку на наши окопавшиеся роты. Мы, как было договорено, взлетели парой над головами вражеской пехоты, убрали шасси и, не набирая высоты, вышли восточнее Петергофа на залив. Видимость над заливом была не более двух километров. Туман слегка поднялся, превратившись в сплошную облачность. Хорошо зная район Ленинграда и области, я уверенно направился по правому берегу Невы к Шлиссельбургу.

Постепенно видимость увеличивалась, облачность поднялась.

Не зная, где проходит линия фронта, я решил лететь через большое село Шереметьевка, далее вдоль южного берега Ладожского озера, затем пересечь железную дорогу в районе Войбокала, пройти через Волховстрой, родную Старую Ладогу, взглянуть на родной дом, а там уже рукой подать до давно знакомого аэродрома на правом берегу Волхова.

Подлетая к Шереметьевке, я посмотрел на крепость Орешек, о которой с гордостью говорили в госпитале раненые моряки. На маленьком островке рвались снаряды, в воздухе висели белые шрапнельные дымки: крепость продолжала держаться. И тут я увидел, что четыре Ме-109 строем растянутого фронта неслись нам наперерез. В такую погоду встречи с врагом мы не ожидали. Драться было нечем - пулеметы сняты. Надо уходить в облака. Но в облака нельзя, потеряю ведомого. Он не знает района, и карты у него нет. Придется применить ложную лобовую атаку, а пока немцы станут разворачиваться отрываться на восток. Делаю несколько покачиваний крыльями - сигнал Зотову "следуй за мной". Он ответил, значит, врага видит и сигнал понял.

Доворачиваю вправо, увеличиваю скорость. Встреча произойдет восточнее города Шлиссельбурга километра полтора. "Мессеры" попарно резко отворачивают влево и вправо. Проскакиваем между ними. С земли тянутся к нам трассы от пулеметов и "эрликонов". Значит, нужно уходить еще левее, дальше от берега он у врага. Но вот какой-то легкий щелчок в моторе. Через несколько секунд крупная капля масла расплывается на лобовой части козырька кабины, за ней вторая, третья...

Надо уменьшить скорость, иначе масло быстро выбьет и мотор заглохнет. Но лететь на малой скорости вдоль берега озера безоружным нельзя, "мессеры" догонят и собьют обоих. Остается одно - идти через озеро на Лаврово Кобону. Через этот район летает наша транспортная авиация, имеющая прикрытие.

Расстояние до Кобоны 30-35 километров. "Мессеры" на озеро на такой высоте не сунутся, а у меня, возможно, масла и хватит. Оглядываюсь назад, истребителей противника нет. Наверное, на развороте потеряли нас.

Через две минуты южный берег скрылся. Скорость 260 километров в час. Мысленно прикидываю время полета до восточного берега озера. Выходит 7-8 минут.

Вот в эти секунды и вспомнил я, что сегодня как раз тринадцатое число... Поглядел на ручные часы - без десяти девять.

Теперь все внимание мотору. Масло тонкими струйками ползет по козырьку и, сорванное потоком воздуха, оседает пленкой на лице. Значит, перебит маслопровод в верхней части мотора. А вдруг повреждена маслосистема, изменяющая шаг винта? Это совсем скверно: как только масло совсем вытечет, винт автоматически перейдет на большой шаг, потеряет силу тяги, и скорость упадет, а следовательно, время полета до берега увеличится на 2-3 минуты.

Температура головок цилиндров мотора повысилась, стрелка прибора медленно пошла вверх. Очки заливает маслом. Снял их, прищурил глаза.

Зотов ходит галсами за моим хвостом. Прошел в десяти метрах выше, показывает на мотор, видит, что он стал черным от масла.

Минуты тянутся как вечность. А лечу над водой всего несколько минут. Стараюсь вперед не смотреть. Я верно определил повреждение. Винт постепенно переходит на большой шаг, его тяга уменьшается, и я начинаю метр за метром терять высоту. Выпускаю на одну треть посадочные щитки, это чуть-чуть увеличивает подъемную силу крыла. Температура головок цилиндров критическая. Если поднимется выше, мотор заглохнет.