Во имя Чести и России - [118]

– Разве недель в осажденной крепости недостаточно, чтобы измениться?

– На какое-то время, быть может. Но пошел уже второй год! Не пытайся обмануть меня, Лаура. Я вижу, что есть что-то другое. О чем, скажи, ты постоянно думаешь, сидя одна в этом саду?

– О пустяках, матушка. Чему вы удивляетесь? Я всегда любила уединение.

– О пустяках… – мать поджала губы. – Довольно тебе предаваться этим пустякам. Ты уже не ребенок, и настало время позаботиться о твоем будущем.

Сердце Лауры екнуло:

– Что вы хотите сказать, матушка?

– Ты прекрасно знаешь. Князь Джакели давно оказывает тебе знаки внимания, и…

– И что, матушка?

– Мы с отцом хотим, чтобы и ты отнеслась к нему с подобающим уважением.

– Я уважаю князя. Он ведь старый друг нашего дома.

– Не делай вид, что ты меня не поняла. Князь в скором времени попросит твоей руки, и твой отец даст ему согласия.

– Но я его не дам, – тихо, но твердо сказала Лаура.

– Что?

– Я не выйду замуж за князя Джакели.

– Почему, позволь узнать? Конечно, он не молод… – Мариам пожевала губами. – Но твой отец также много старше меня.

– И вы никогда не любили его, матушка?

Щеки матери вспыхнули:

– Я всегда любила твоего отца!

– Почему же тогда вы не хотите, чтобы и я любила своего мужа?

– Ты полюбишь его, когда оставишь свои пустяки и отнесешься к нему с должным вниманием. Князь весьма достойный человек. И богатый…

– В то время, как наша семья разорена? Не так ли?

– Ты слишком много себе позволяешь, – мать резко встала. – Эти петербургские нравы, пришедшие в Тифлис, имеют на тебя дурное влияние.

– Значит, сегодня мы не поедем на вечер Чавчавадзе? – спросила Лаура. – Ведь там настоящая обитель этих столь дурных нравов.

– За твою дерзость тебя следовало бы запереть в твоей комнате. Но я не стану этого делать. И мы, конечно же, поедем на вечер. Ведь там соберется вся тифлисская знать. И там будет князь Джакели, мечтающий вновь увидеть тебя.

– В таком случае я предпочла бы остаться взаперти.

– Останешься, – раздраженно ответила мать, – если я сочту нужным. Но не сегодня. Кстати, нам уже пора собираться, если мы не хотим опоздать.

Покоряясь родительской воле, Лаура отправилась в свою комнату одеваться к выезду. Если бы не Джакели, она была бы вовсе не против навестить гостеприимный дом Чавчавадзе, этот очаг культуры и просвещения в Грузии.

Дед Лауры был добрым другом Гарсевана Чавчавадзе, одного из виднейших дипломатов великого Ираклия, подписавшего Георгиевский трактат, даровавший Грузии покровительство России. Сын Гарсевана Александр воспитывался в одном из лучших частных пансионов Санкт-Петербурга, затем в Пажеском корпусе, из которого был выпущен в 1809 году подпоручиком в Гусарский Лейб-гвардии полк. Прослужив три года на родине под началом маркиза Паулуччи, итальянца на русской службе и настоящего героя Кавказа, князь принял участие в кампании 1812-14 гг. и закончил ее адъютантом Барклая-де-Толли в Париже. В этот период он овладел несколькими европейскими языками, хорошо узнал европейскую культуру и, вернувшись через несколько лет в Тифлис, первым из грузинских князей поставил свой дом в Цинандали на европейскую ногу.

Дом этот и сам Александр Гарсеванович, грузинский князь, славный воин, образованнейший человек и прекрасный поэт, стал связующим звеном между русскими и грузинами. Именно благодаря Чавчавадзе грузины, а среди них и Лаура, открыли для себя многих русских, европейских и персидских поэтов. Многогранная муза князя с одинаковой легкостью перенимала и скептицизм Вольтера, и сентиментальность персов, нисколько не забывая при этом собственной грузинской песни. Грузинские песни князя расходились столь широко, что становились народными, и сазандары повсюду распевали их. С удивительной легкостью Александр Гарсеванович переводил Саади и Расина, Гафиза и Гюго, Вольтера и Гете, Пушкина и Корнеля…

В доме Чавчавадзе подрастали две красавицы-дочери. Старшей, Нине, едва исполнилось шестнадцать, но ее красотой, умом и талантом восхищался без преувеличения весь Тифлис. Ей и ее родственнице Марии Орбелиани дозволено было даже устроить домашний спектакль. Действо происходило в доме княжны Орбелиани. В представлении участвовали ученики высших классов. Официальных сановников на нем не было, но присутствовали все родственники и родственницы юных артистов, принявшие их дебют с большим одобрением. Лаура также мечтала принять участие в этом спектакле, но родители не разрешили ей подобной «вольности»…

Теперь юная Нина была влюблена. И не в кого-нибудь, а в русского дипломата и литератора Грибоедова, бывшего много старше ее. Некогда он учил ее музыке, был частым гостем дома Чавчавадзе… Кто бы мог подумать, что из этого родится чувство? И не только у шестнадцатилетней девочки, но и у знающего жизнь поэта-дипломата?..

Отправляясь на вечер, Лаура утешала себя тем, что, по крайней мере, увидит милую Нину и Александра Сергеевича, порадуется их любви, а, может, улучив мгновение, поведает подруге и сокрушения собственного сердца. Те самые, о которых так желала знать мать, и которые менее всего ей можно было раскрыть…

В доме Чавчавадзе было, как всегда, многолюдно. Сам хозяин радушно встречал гостей, очарованных его обаянием. За роялем в гостиной сидел сухопарый человек с продолговатым, остроносым лицом и проницательными глазами, близорукость которых призваны были исправить небольшие круглые очки. Александр Сергеевич играл вальс собственного сочинения. А подле него замерла, не сводя с него взгляда, Нина, казавшаяся в этот день прекраснее обыкновенного…