Во имя Чести и России - [106]

– Чему же ты радуешься? – зло спросил Владимир, впившись колючими глазами в насмешливое лицо брата. – Можно подумать, этот старый безумец оставит без гроша только меня! Ты первый пойдешь по миру! Потому что я в крайнем случае обеспечен и без отцовского наследства, а ты без него будешь нищим!

– Неужели? – прищурился Мишель. – Я, мон шер, всегда найду чуткую душу с солидным приданым, а ты… Твое жалование и взятки…

– Что?!

– Только не нужно сцен оскорбленной невинности! Кто-то может и мнит тебя образцом честности и принципиальности, но я-то знаю, чего стоят твои принципы. Так вот, твое жалование и взятки, конечно, обеспечат тебе достойное существование, но неужели твоя жадность выдержит сознание, что наследство нашего батюшки ушло мимо твоего кармана какой-то кокотке?

– Ты, Мишель, конечно, редкостная скотина… – вымолвил побагровевший Владимир. – Но признаю, на сей раз ты прав. Нельзя допустить, чтобы семейное достояние пропало для семьи из-за прихоти сумасшедшего старика.

– Ты уже второй раз называешь его сумасшедшим, – заметил Мишель. – Если ты помнишь, еще до появления этой твари я предупреждал тебя, что нам должно… оградить нашего родителя от него самого, позаботиться о нем, как подобает сыновьям. А заодно и о нашей матушке, которую он ежечасно бесчестит.

– Хочешь, чтобы я начал процесс по установлении опеки над собственным отцом? – нахмурился Владимир. – Это чревато большим скандалом…

– Открытое сожительство отца с тварью и его баснословные траты на нее уже сделались скандалом. Что мы теряем?

– Ты – ничего. А я…

– А ты? Кто упрекнет сына, болеющего за позор матери, за честь и достояние семьи и, скрепя сердце, пытается спасти отца от еще большего падения? Никто не упрекнет тебя. Более того, еще и посочувствуют.

– Я подумаю, – отозвался Владимир. – Возможно, ты и прав. Он не оставляет нам выбора…

– Именно! И единственный человек, который может его остановить – ты!

– Хорошо, я изучу этот вопрос и извещу тебя о действиях, которые решусь предпринять.

– Только очень прошу, поспеши. Состояние нашего дорого родителя ухудшается стремительно, и нельзя быть уверенным, что завтра он не выкинет еще какой-нибудь фортель.

Оба брата не подозревали, что их беседу внимательно слушают посторонние уши. Притаившись в смежной комнате, Эжени прекрасно слышала каждое слово. Когда же молодые князья разошлись, она еще некоторое время сидела на полу, поджав под себя ноги, и улыбалась со смесью печали и удовлетворения.

Удовлетворена она была тем, что все шло по намеченному Виктором плану, но печально было видеть человеческую низость и делать все для еще худшего падения князей, питать их пороки с тем, чтобы они поглотили их без остатка…

Лее ничего не стоило превратить старого князя в свою игрушку, в раба, готового исполнять все ее прихоти. Она обильно угощала его восточными снадобьями, подмешиваемыми в вино, от которых Лев Михайлович чувствовал необычайный подъем сил и возвращение молодости. Это чудо он приписывал всецело самой Лее и своей страсти к ней, и готов был жертвовать всем для продления оного. А Лея, не скупясь на ласки, изо дня в день выманивала из него все возможное: сперва драгоценности, затем квартиру и, вот, уютную дачу в Павловске… А еще нужна была рента… А еще… Виктор обещал ей, что она станет княгиней, и Лея твердо намеревалась добиться этого – ведь именно для того она так старательно обучалась всему, что ей было велено.

Если прежде Эжени сомневалась, что такое возможно, то теперь сомнения рассеялись. В жарких объятиях Леи князь обратился в глину, из которой она могла лепить все, что угодно. И, пожалуй, он не остановился бы перед тем, чтобы бросить жену и узаконить свои отношения с любовницей.

– Ему нужно чувствовать себя мужчиной, а эту роскошь в его лета могу дать ему только я, – смеялась Лея, и в ее громком, наглом смехе отчетливо слышался голос трактирной девки, какой была она несколько лет назад.

Эжени тяжело было видеться и разговаривать с этой особой, глаза которой горели все жаднее, а повадки становились все более хищническими.

– Погоди, князек, вот, когда ты женишься на мне, так уж узнаешь меня! Так уж и заживу я тогда! По-настоящему!

– А что значит – по-настоящему? – спросила Эжени.

– А это значит, любить того, кто любится, а не того, кто может заплатить. Не зависеть ни от кого! Делать, что хочется!

– Разве же это жизнь?

Лея отставила недопитый бокал мускатного вина, нахмурилась:

– Только не надо учить меня морали, моя дорогая. Я, может, и могла бы стать целомудренной, если бы со мной рядом был господин граф… Для него одного – могла бы. Но он предпочел из меня сделать шлюху для своих целей. Что ж, значит, так тому и быть! Тебе повезло больше…

– Между мной и господином графом ничего нет, – холодно сказала Эжени.

– Ну и зря, – пожала плечами Лея. – Вот и будешь сохнуть… А я сохнуть не хочу. Я жить хочу! Пусть даже недолго, но… весело!

– Смотри не спотыкнись. Сыновья князя хотят начать процесс и учинить над ним опеку.

– Вот как? – сразу насторожилась Лея. – И что теперь?

Эжени опустила голову. Теперь! Теперь настал момент хорошенько раздуть семейный скандал и окончательно отколоть отца семейства от остальных ее членов…