Во имя человека - [23]
Великий русский хирург стал в тупик перед этой проблемой.
Повязка Вишневского могла оставаться без смены до десяти дней и больше. Она не загнивала и не утрачивала своих лечебных свойств. В условиях эвакуации, когда поврежденные конечности заключены в шины и смена перевязки грозит смещением раздробленной кости, трудно переоценить значение этого средства.
При очень тяжелых ранениях или после обильных кровотечений наблюдается состояние, известное под названием «шок» – потрясение, удар. Ничего нет страшней и неопределенней его. Лучшие силы науки были мобилизованы в прошлой войне на борьбу с этим грозным явлением. К их услугам были тысячи пораженных людей, огромный материал наблюдений, и все же суть травматического шока оставалась необъяснимой.
Вот как описывает Пирогов состояние такого больного:
«С оторванной рукой или ногой лежит он, окоченелый, на перевязочном пункте. Он не кричит и не жалуется, не принимает ни в чем участия и ничего не требует себе. Тело холодное, лицо бледное, как у трупа, взгляд неподвижен и обращен вдаль, пульс, как нитка, прощупывается едва. На вопросы окоченелый или вовсе не отвечает, или только про себя, чуть слышным шепотом, Дыхание едва приметно, рана и кожа почти нечувствительны, но если большой нерв, висящий из раны, будет чем-нибудь раздражен, больной легким сокращением мускулов лица проявит признаки чувства. Иногда это состояние проходит через несколько часов, а иногда продолжается до самой смерти…»
О шоке написано множество книг. Его возникновение объясняли по-разному. Одни – нервными механизмами, которые воссоздают эту картину рефлекторно. Другие видели в этом результат отравления продуктами распада раненой ткани. Занимались подсчетом причин, предрасполагающих к шоку. Всего больше случаев врачи наблюдали в сырую и холодную погоду, когда у раненого солдата не было теплой одежды, или после долгого пребывания в окопах, после душевных треволнений или нервного перенапряжения.
В эту малоизученную область устремляется бригада Вишневского. Разумеется, не затем, чтобы к тысячному наблюдению прибавить тысяча первое, уловить новый нюанс в симптомах шока. Вопрос о сущности и механике болезни потерпит. Долг бригады – облегчить страдания людей и обучить этому искусству окружающих. Для этой цели в их распоряжении чудесная анестезия с целебной силой, сокрытой в ней, новокаиновый блок и можжевеловое масло.
Вот доставили раненого на перевязочный пункт с размозженной ногой, затянутой жгутом. Состояние бойца тяжелое, но он в полном сознании, может выпить вина, стакан чаю. Санитар снимает жгут, который в свое время остановил кровотечение, и раненый впадает в состояние шока. Больного поят чаем, обкладывают грелками, вливают в вену раствор поваренной соли, вводят в сосуды гуммиарабик, кровь, раствор глюкозы, инсулин. Лечение так же неопределенно, как сущность и происхождение самого шока.
Чем дольше молодой бригадир приглядывался к картине страдания, тем больше аналогий приходило ему в голову. Они настойчиво стояли пред его мысленным взором. В больницу отца доставили как-то человека, избитого до полусмерти. Больной лежал неподвижно, с затемненным сознанием, едва отвечая на вопросы. Как много схожего в этой картине с состоянием шока, но что здесь действительно общее – глубокая контузия, перераздражение нервной системы… Избитому предстояло пролежать так недели, прежде чем он сможет встать на ноги. Но вот его положили на стол и сделали поясничную блокаду. Несколько часов – и в состоянии больного наступило улучшение, он уже шутил и смеялся.
Еще один факт тяжелой контузии. Больного доставили с повреждением головы, отеком мозга и его оболочек. Сознание померкло, замедленный пульс чуть прощупывался. Новокаиновый блок снял и в этом случае все угрожающие явления. Хирург, вернувшись в палату, застал больного беседующим с соседом по койке.
«Во всех случаях глубокой контузии, – пришел к заключению молодой бригадир, – блокада, ослабляя страдания организма, как бы обрывает течение процесса. Совершенно очевидно, что перераздражение нервной системы и острая боль вызывают состояние шока. Устранить чувство боли – значит предупредить катастрофу».
И еще один довод: в клинике отца он ни разу не видел операционного шока. Не тем ли объясняется это, что анестезия не дает ощущения боли?
«Не слишком ли вы поспешили? – слышится молодому хирургу предупреждение. – С шоком еще связано расстройство в кровеносной сети. Не контузия в основном, а именно это обстоятельство нередко приводит к печальному концу. Парализованные сосуды становятся как бы пористыми и пропускают сквозь стенки кровь. Падает объем ее в артериях и венах, снижается кровяное давление, слабеет деятельность сердца и падает обмен веществ…»
Бригадир не видит здесь противоречий. Есть ли лучшее средство против расстройства тонуса сосудов, чем новокаиновый блок?
Первый же опыт подтвердил его предположения. Блокада, проделанная выше раненого места, предупреждала шок и ослабляла его явления, если они уже наступали. Проведенное вслед за этим переливание крови резко изменяло состояние больного. У раненого менялся цвет лица, улучшалось самочувствие и наполнение пульса. Жгут снимался безболезненно, можно было делать перевязку по всем правилам травматологии. Процедура, устранявшая смертельную опасность, длилась всего лишь пять – семь минут…
«Повесть о хлорелле» автор раскрывает перед читателем судьбу семьи профессора Свиридова — столкновение мнений отца и сына — и одновременно повествует о значении и удивительных свойствах маленькой водоросли — хлореллы.
Александр Поповский — один из старейших наших писателей.Читатель знает его и как романиста, и как автора научно–художественного жанра.Настоящий сборник знакомит нас лишь с одной из сторон творчества литератора — с его повестями о науке.Тема каждой из этих трех повестей актуальна, вряд ли кого она может оставить равнодушным.В «Повести о несодеянном преступлении» рассказывается о новейших открытиях терапии.«Повесть о жизни и смерти» посвящена борьбе ученых за продление человеческой жизни.В «Профессоре Студенцове» автор затрагивает проблемы лечения рака.Три повести о медицине… Писателя волнуют прежде всего люди — их характеры и судьбы.
Александр Поповский известен читателю как автор научно-художественных произведений, посвященных советским ученым. В повести «Вдохновенные искатели» писатель знакомит читателя с образами и творчеством плеяды замечательных ученых-паразитологов.
Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям.
Предлагаемая книга А. Д. Поповского шаг за шагом раскрывает внутренний мир павловской «творческой лаборатории», знакомит читателей со всеми достижениями и неудачами в трудной лабораторной жизни экспериментатора.В издание помимо основного произведения вошло предисловие П. К. Анохина, дающее оценку книге, словарь упоминаемых лиц и перечень основных дат жизни и деятельности И. П. Павлова.
Книга посвящена одному из самых передовых и талантливых ученых — академику Трофиму Денисовичу Лысенко.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.