Во имя человека - [9]

— Прямо я ей не говорил…

— А она вас любит?

— Нет. Простите, можно мне задать вопрос?

— Сделайте одолжение.

— Вы женаты?

— Да. — Кузьмин по-мальчишески широко и весело улыбнулся.

Кран работал почти нормально, гудков самосвалов с берега не было слышно… Не забыть бы про ленту тормоза…

— Не мог Прохоров встретить здесь кого-нибудь из знакомых по месту отбывания срока? — без всякого перехода спросил Кузьмин.

— Вполне мог. На строительство комбината люди съехались со всех концов. Игнат, как и все мы, уходил иногда в поселок, человек он был общительный… Но я убежден, что возврат к прошлому для него был невозможен!

Кузьмин кивнул. Я видел, что он быстро записывает мои ответы и получается это у него почти незаметно.

— У нас с Игнатом были такие отношения, что он наверняка сказал бы мне, если бы встретил кого-нибудь из прежних своих дружков.

Долгое молчание, пристальный взгляд Кузьмина:

— Игнат знал, что вы любите Катю?

— Да. Но это не мешало нам дружить. Разумеется, мне трудно подтвердить это фактами… Но есть люди, которые знали нас с Игнатом…

Кузьмин продолжал писать быстро и аккуратно.

Только сейчас я заметил, что разговор между Кузьминым и мною идет так, будто оба мы уверены: Игнат не просто сорвался с трапа, что может случиться с каждым, а кто-то преднамеренно погубил его!..

Ну, я-то и раньше был уверен в этом, а Кузьмин? Ведь если я не скажу ему о свисавшем с берега трапе, — а это видел я один, — ничего другого, кроме предположения о собственной неосторожности Игната, у Кузьмина не останется… Или, может, просто такова методика расследования: приходится предполагать худшее, а затем, постепенно, исключать одну за другой возможности этого худшего…

Я все-таки решил рассказать ему про мелькнувшую мальчишескую фигуру у трапа на берегу, о свисавшем с берега и потом закрепленном трапе.

— Вот за это — спасибо вам, Сергей Сергеевич! — Кузьмин раскрыл свою тонкую папку, достал листы бумаги, долго и тщательно записывал мои слова.

Потом он показал мне записанное. Я прочитал, попросил вставить, что одна из растяжек трапа была закреплена за костыль на бревне обычным, а не морским узлом. Он снова поблагодарил меня, записал и это.

— Вы мне очень помогли, Сергей Сергеевич! — он устало улыбнулся. — Я не могу поверить, что он — просто сорвался с трапа! Да теперь мне, собственно, и не надо в это верить. — Встал порывисто, сказал: — Покажите мне тот узел на растяжке. — И неожиданно дотронулся до моей руки, заглянул в глаза: — Вы кому-нибудь, кроме меня, говорили про трап?

Я помолчал, вспоминая:

— Нет.

— И дальше прошу не говорить, иначе… Что вы?!

— Только бы найти их, голубчиков, а там бы я им за Игната!..

После молчания он сказал мне, глядя в глаза, уговаривая, точно ребенка:

— Вы мне разрешите сейчас сесть за рычаги вашего крана?

— Нет…

— Тогда и мне не портите работу своей самодеятельностью! — жестковато уже договорил он; усмехнулся, добавил: — А заодно и сами постарайтесь не умереть, как Прохоров.

— Уговорили, Виктор Трофимыч!.. — но улыбнуться я не смог.

Когда мы с Кузьминым выходили из женского кубрика, от дверей его запоздало отскочила Санька. В коридоре были и остальные, никто не спал.

— Еда готова? — спросил я у тети Нюры.

Она будто не слышала моих слов, испуганно глядела на Кузьмина.

— Готова-готова, — поспешно ответил Енин.

— Может, и вы с нами?.. — нерешительно спросил Кузьмина Миша.

Виктор Трофимыч растерянно обернулся ко мне.

— Я только что продукты получила, — сказала тетя Нюра.

— Придется уж вам пообедать с нами. Вместо Игната.

— Спасибо.

Кузьмин первым, а я — за ним поднялись по трапу на берег. Кузьмин сказал, оглядывая трап:

— Даже и я бы с него не сорвался…

Как ни странно, но обе растяжки были завязаны нашим обычным морским узлом.

— Опытные люди! — по-прежнему жестковато проговорил Кузьмин, сразу все поняв.

Кран работал.

Я увидел глаза Кати. И понял, что сделаю все, только бы никогда она больше не посмотрела на меня такими глазами!

4

На причалах химкомбината, расположенных в нескольких километрах друг от друга, работало четыре наших крана, по одному на каждом причале. Возглавляла нашу крановую группу молодой инженер Алла Викторовна Рабацкая. Ей было двадцать три года, она только этой весной окончила Ленинградский институт водного транспорта, была направлена на работу в наш порт.

Не помню уже, на каком из кранов она была, когда случилось несчастье с Игнатом, кто сообщил ей об этом. Для связи между кранами из порта спустился четырехместный пятидесятисильный катер. Вот на нем Алла Викторовна и прибыла к нам на кран примерно через час после ухода следователя Кузьмина.

— Садитесь, пожалуйста, Алла Викторовна, — сказал я и подвинул ей табуретку; на соседней койке спал каменным сном Смоликов, уютно похрапывая.

— Спасибо, — вежливо и тихо ответила она, послушно уселась на табуретку, еще руки положила на колени, как школьница.

— Я жду, Колосов!

На ней был рабочий комбинезон, шапка-ушанка. Маленькое и худенькое лицо Аллы Викторовны было бледным, встревоженным. Кривились по-девичьи пухлые губы, жалостливо подрагивал остренький подбородок, напряглись ноздри тоненького носа, только неожиданные на ее лице большие, зеленовато-серые и лучистые глаза в мохнатых ресницах по-всегдашнему светились доброй теплотой, которую не могли затушить ни смущение, ни отчаянная строгость. Я поспешно загасил сигарету, разогнал рукой дым.