Внутренняя комната - [8]

— Покажи.

— Хорошо, мама.

Константин отложил недоеденный хлеб. Он поднялся, чуть побледнев, и через стол протянул ей чертёж.

— Нет, не это. В этом я не разбираюсь, и не думаю, что ты разбираешься.

Лишь изредка она говорила в таком тоне с моим отцом.

— Покажи мне на доме.

Я тоже встала.

— Оставайся здесь, Лена. Долей воды в чайник и вскипяти.

— Но это мой дом. Я имею право знать.

На её лице появилось более знакомое выражение.

— Да, Лена, — сказала она. — У тебя есть право. Но, пожалуйста, не сейчас. Я тебя прошу.

Я улыбнулась ей и взяла чайник.

— Идём, Константин.

Я задержалась на кухне, чтобы мама не решила, будто я подслушиваю или хотя бы проявляю чрезмерное нетерпение — я знала, что это могло её расстроить. Я никогда не стремилась выведать то, что она хотела утаить от меня, а услышав «всему своё время», не спрашивала, что это значит.

Впрочем, они ушли ненадолго: чайник ещё не успел заворчать, когда красивый мамин голос позвал меня обратно.

— Константин совершенно прав, — сказала она, когда я появилась за столом, — и я не должна была сомневаться в нём. Дом построен странным образом. Но и что с того?

Константин сидел, не прикасаясь к еде.

— Я рада, что ты хорошо учишься и знаешь такие полезные вещи, — сказала мама.

Она хотела сменить тему, и мы её сменили.

Действительно, к этому вряд ли можно было что-то добавить. И всё же я дождалась момента, чтобы остаться наедине с Константином — момента, который из-за непривычного отсутствия отца представился лишь с наступлением темноты.

И когда, как того и следовало ожидать, Константин не сообщил мне ничего нового, мной овладела в высшей степени беспричинная уверенность в том, что они с матерью вместе хотят утаить от меня какой-то секрет.

— Но что там было? — наседала я на него. — Что случилось, когда вы были там вдвоём?

— А ты как думаешь? — ответил Константин, желая, как мне казалось, чтобы мама вошла в комнату. — Она убедилась, что я был прав, вот и всё. Да и что с того, в конце концов?

Этот последний вопрос лишь подтвердил мои сомнения.

— Константин, — сказала я, — мне нужно что-то сделать?

— Можешь взломать его, — ответил он почти раздражённо.

Но, реши я даже последовать его совету, меня избавило бы от хлопот совершенно непредвиденное происшествие. Когда на следующий день я вернулась из школы, мой дом исчез.

Константин сидел в своём привычном углу, в этот раз поглощая греческие парадигмы. Не заговорив с ним (когда он работал, это было в порядке вещей), я направилась прямиком в главную гостевую. Широкий сосновый стол, уже не начищенный до блеска, как когда-то, был пуст. Место, где раньше располагался мой дом, отчётливо выделялось, будто и в самом деле какой-то джинн унёс стоявший здесь дворец. Но я не видела никаких следов его перемещения: ни царапин на дереве, ни отпечатков ботинок, ни отвалившихся фрагментов.

Константин был неподдельно удивлён этой новостью. Но я ему не поверила.

— Ты знал, — сказала я.

— Конечно, не знал.

Он всё же догадался, о чём я думаю.

— Я не знал, — повторил он.

В отличие от меня (при случае), он всегда говорил правду.

Собравшись с духом, я выпалила:

— Они что, сами это сделали?

Я почувствовала неизбежный страх, но в каком-то смысле и облегчение.

— О ком ты говоришь?

— О них.

Я напрашивалась на насмешку, но Константин был добр.

Он сказал:

— Мне кажется, я знаю, кто это сделал, только не выдавай меня. По-моему, это мама.

Бесполезно было расспрашивать, насколько больше меня он знает об этом деле. Вместо этого я сказала:

— Но как?

Константин пожал плечами. Это была одна из многих усвоенных им привычек.

— Мама вышла из дома утром вместе с нами и до сих пор не вернулась.

— Наверное, она заставила отца.

— Но в комнате нет никаких следов.

— Может, ему кто-то помог.

Повисла пауза. Затем Константин спросил:

— Ты жалеешь?

— Отчасти, — сказала я.

Не по годам мудрый Константин удовольствовался этим ответом.

Вернувшись домой, мама попросту сообщила, что отец потерял новую работу и из-за этого нам пришлось распродать кое-какие вещи.

— Надеюсь, ты простишь нас, — сказала она. — Мне пришлось расстаться с часами. Отец скоро вернётся к чаю.

За ней я тоже не знала привычки лгать; но только теперь начала понимать, насколько относительной и удобной может быть правда.

Стоит ли говорить, что «теперь» значит теперь. Столь ясные понятия, вместе со всем, что они позволяют приобрести — или потерять — приходят позднее, если приходят вовсе. Стоит ли говорить, в сущности, о том, что всё изложенное выше слишком сильно пропущено через мой позднейший опыт, чтобы иметь доказательную силу. Впрочем, едва ли я что-то доказываю. Было бы что. Всё, что я могу сделать, это рассказать хоть что-нибудь о прошедших событиях, какими они видятся мне сейчас.

Помню, я обиделась, когда мама сообщила мне эту новость, добавив, что на самом деле я уже не любила мой дом и что, как только позволят финансы, взамен старого подарка мне купят что-нибудь получше.

Когда отец, насвистывая и притворно бодрясь по поводу потерянной работы, вернулся к ужину, я спросила, сколько он за него выручил.

— Чуть больше, чем отдал. Всего лишь бизнес.

— Где он сейчас?

— Тебя это не касается.