Внутренний порок - [7]
Вообще-то один посетитель Дока уже дожидался. Необычным в нём было то, что — чёрный. Нет, чёрную публику по временам засекали к западу от Портовой магистрали, но чтоб забираться так далеко от обычного ареала, практически к самому океану — это вполне диковина. Последний раз, когда в Гордита-Бич помнили чёрного автолюбителя, к примеру, по всем полицейским частотам раздавались тревожные вызовы подкрепления, собралась небольшая ударная группа легавых крейсеров, и по всей Тихоокеанской береговой трассе понаставили блокпостов. Старый гордитский рефлекс, он завёлся вскоре после Второй мировой, когда в городок на самом деле вздумала переехать чёрная семья, и граждане, вняв полезному совету «Ку-клукс-клана», попросту спалили их дом дотла, а затем, словно в дело вступило некое древнее проклятье, не давали на этом пустыре больше ничего строить. Участок так и пустовал, пока его не конфисковали городские власти и не разбили на нём скверик, куда молодёжь Гордита-Бич в соответствии с законами корректировки кармы вскоре стала собираться по ночам бухать, ширяться и ебстись, расстраивая скорее родителей, а не стоимость недвижимости.
— Гля, — приветствовал Док посетителя, — как оно ничо, брат мой?
— Вот это нахер, — ответствовал чёрный парняга, представившись как Тарик Халил и некоторое время вперяясь — оскорбительно в иных обстоятельствах — в афро Дока.
— Ну. Заваливайте.
В кабинете Дока стояла пара мягких банкеток с высокими спинками, обитых пластиком цвета фуксии, — они смотрели друг на друга через столик, покрытый формайкой приятной тропической зелени. Вообще-то они были блочной кабинкой из кофейни — Док поживился ими на ремонте где-то в Хоторне. Тарику он махнул, чтоб садился напротив. Уютно. На столике между ними валялись телефонные справочники, карандаши, каталожные карточки три на пять в ящичках и без, дорожные карты, сигаретный пепел, транзисторный радиоприёмник, защепки для косяков, кофейные чашки и машинка «Оливетти Леттера 22», в которую Док, бормотнув:
— Щас квитанцию подготовлю, — заправил лист бумаги, который, похоже, неоднократно использовали для какого-то причудливо-маниакального оригами.
Тарик наблюдал скептически.
— У секретарши отгул?
— Вроде того. Но я запишу всё пока тут, а перепечатают потом.
— Ладно, в общем, мы с одним парнем на киче парились. Белый он. Арийский Братуха вообще-т. Мы с ним кое-какие дела варили, теперь оба откинулись, а он мне должен. В смысле, кучу денег. Подробнее не могу, я клятву дал не рассказывать.
— А имя хоть можете?
— Глен Муштард.
Иногда лишь имя произнесут, а у тебя резонирует. Тарик говорил, как человек, у которого разбито сердце.
— Знаете, где он теперь?
— Только на кого работает, знаю. Он телохранитель у строителя по фамилии Волкманн.
У Дока вдруг полегчало в голове — несомненно, от наркотиков. Из слабости он вынырнул на параноидальном приходе, но была надежда — не слишком заметном Тарику. Сделал вид, что изучает квитанцию, которую печатал.
— Если позволите, мистер Халил, как вы услышали об этом агентстве?
— Млат Потит.
— Ух ты. Привет из прошлого.
— Говорил, вы ему помогли выпутаться ещё в 67-м.
— Тогда в меня впервые стреляли. Вы с ним по гостинице знакомы?
— Нас обоих готовить учили. Млату париться там ещё, может, с годик.
— Я помню его, когда он и воды вскипятить не мог.
— Видели б сейчас — он и из-под крана кипятит, и «Остриё стрелы», и содовую, и «Перрье», что угодно. Он Котельщик будь здоров.
— Так если позволите очевидный вопрос: если вы знаете, где сейчас работает Глен Муштард, чего не пойти туда и прямо не поискать его — зачем посредника нанимать?
— Затем, что этого Волкманна день и ночь окружает типа как армия Арийского Братства, а если Глена в учёт не брать, у меня с этими долбоёбами-нациками никогда не было особо душевных отношений.
— А-а — стало быть, надо заслать туда какого-нибудь белого, чтоб ему башку проломили.
— Более-менее. Но я бы предпычел кого-нить поубедительней.
— Чего мне недостаёт возвы-шением, — в миллионный или около-того-нный раз за свою карьеру объяснил Док, — я компенсирую отно-шением.
— Ладно… это запросто… я у дяди на поруках временами такое видал.
— А пока срок мотали — вы в банде какой-нибудь состояли?
— Чёрная партизанская семья.
— Дружина Джорджа Джексона. И вы говорите, с кем дела вели, с Арийским Братством?
— Мы поняли, что у нас во многом схожие мнения о правительстве США.
— М-м, такая расовая гармония, в это я врубаюсь.
Тарик смотрел на Дока с чудной напряжённостью, глаза у него пожелтели и заострились.
— Что-то ещё есть, — предположил Док.
— Моя прежняя банда, Артезийские Калики. Когда я из Чино вышел, давай их разыскивать — и вижу, не только их никого нет, а и сама поляна пропала.
— Отпад. В каком смысле — пропала?
— Нет её. Размололи в куски. Одни чайки кормятся. Думаю, глюки у меня, поездил по округе немного, возвращаюсь — всё равно нету.
— Ага. — Док напечатал: «Не галлюцинирует».
— Никого и ничего. Город-призрак. Только щит здоровенный торчит: «Скоро на Этом Месте», — дома по дятловым ценам, торговый центр, ещё какая-то срань. И угадайте, кто там строит.
— Опять Волкманн.
Томас Пинчон – наряду с Сэлинджером, «великий американский затворник», один из крупнейших писателей мировой литературы XX, а теперь и XXI века, после первых же публикаций единодушно признанный классиком уровня Набокова, Джойса и Борхеса. Герои Пинчона традиционно одержимы темами вселенского заговора и социальной паранойи, поиском тайных пружин истории. В сборнике ранней прозы «неподражаемого рассказчика историй, происходящих из темного подполья нашего воображения» (Guardian) мы наблюдаем «гениальный талант на старте» (New Republic)
Грандиозный постмодернистский эпос, величайший антивоенный роман, злейшая сатира, трагедия, фарс, психоделический вояж энциклопедиста, бежавшего из бурлескной комедии в преисподнюю Европы времен Второй мировой войны, — на «Радугу тяготения» Томаса Пинчона можно навесить сколько угодно ярлыков, и ни один не прояснит, что такое этот роман на самом деле. Для второй половины XX века он стал тем же, чем первые полвека был «Улисс» Джеймса Джойса. Вот уже четыре десятилетия читатели разбирают «Радугу тяготения» на детали, по сей день открывают новые смыслы, но единственное универсальное прочтение по-прежнему остается замечательно недостижимым.
«На день погребения моего» - эпический исторический роман Томаса Пинчона, опубликованный в 2006 году. Действие романа происходит в период между Всемирной выставкой в Чикаго 1893 года и временем сразу после Первой мировой войны. Значительный состав персонажей, разбросанных по США, Европе и Мексике, Центральной Азии, Африки и даже Сибири во время таинственного Тунгусского события, включает анархистов, воздухоплавателей, игроков, наркоманов, корпоративных магнатов, декадентов, математиков, безумных ученых, шаманов, экстрасенсов и фокусников, шпионов, детективов, авантюристов и наемных стрелков. Своими фантасмагорическими персонажами и калейдоскопическим сюжетом роман противостоит миру неминуемой угрозы, безудержной жадности корпораций, фальшивой религиозности, идиотской беспомощности, и злых намерений в высших эшелонах власти.
В очередном томе сочинений Томаса Пинчона (р. 1937) представлен впервые переведенный на русский его первый роман "V."(1963), ставший заметным явлением американской литературы XX века и удостоенный Фолкнеровской премии за лучший дебют. Эта книга написана писателем, мастерски владеющим различными стилями и увлекательно выстраивающим сюжет. Интрига"V." строится вокруг поисков загадочной женщины, имя которой начинается на букву V. Из Америки конца 1950-х годов ее следы ведут в предшествующие десятилетия и в различные страны, а ее поиски становятся исследованием смысла истории.
Томас Пинчон (р. 1937) – один из наиболее интересных, значительных и цитируемых представителей постмодернистской литературы США на русском языке не публиковался (за исключением одного рассказа). "Выкрикиватся лот 49" (1966) – интеллектуальный роман тайн удачно дополняется ранними рассказами писателя, позволяющими проследить зарождение уникального стиля одного из основателей жанра "черного юмора".Произведение Пинчона – "Выкрикивается лот 49" (1966) – можно считать пародией на готический роман. Героиня Эдипа Маас после смерти бывшего любовника становится наследницей его состояния.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Воспоминания о детстве в городе, которого уже нет. Современный Кокшетау мало чем напоминает тот старый добрый одноэтажный Кокчетав… Но память останется навсегда. «Застройка города была одноэтажная, улицы широкие прямые, обсаженные тополями. В палисадниках густо цвели сирень и желтая акация. Так бы городок и дремал еще лет пятьдесят…».
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
БИЧ – аббревиатура, за которой скрывается «бывший интеллигентный человек», вымирающая порода в современной России. Алексей Петухов – как раз такой вот «бич». Он – дальний потомок самого Луки Мудищева, главного похабника Золотого века русской поэзии. Петухов не поэт, но жизнь его полна веселого блуда и похожа на яркий хоровод, в котором кружится сама эпоха, безудержно и жарко…
Действие «Голоса крови» происходит в Майами – городе, где «все ненавидят друг друга». Однако, по меткому замечанию рецензента «Нью-Йоркера», эта книга в той же степени о Майами, в какой «Мертвые души» – о России. Действительно, «Голос крови» – прежде всего роман о нравах и характерах, это «Человеческая комедия», действие которой перенесено в современную Америку. Роман вышел сравнительно недавно, но о нем уже ведутся ожесточенные споры: кому-то он кажется вершиной творчества Вулфа, кто-то обвиняет его в недостаточной объективности, пристрастности и даже чрезмерной развлекательности.Столь неоднозначные оценки свидетельствуют лишь об одном – Том Вулф смог заинтересовать, удивить и даже эпатировать читателей, которые в очередной раз убедились, что имеют дело с талантливым романом талантливого писателя.
18+ Текст содержит ненормативную лексику.«Винляндия» вышла в 1990 г. после огромного перерыва, а потому многочисленные поклонники Пинчона ждали эту книгу с нетерпением и любопытством — оправдает ли «великий затворник» их ожидания. И конечно, мнения разделились.Интересно, что скажет российский читатель, с неменьшим нетерпением ожидающий перевода этого романа?Время покажет.Итак — «Винляндия», роман, охватывающий временное пространство от свободных 60-х, эпохи «детей цветов», до мрачных 80-х. Роман, в котором сюра не меньше, чем в «Радуге тяготения», и в котором Пинчон продемонстрировал богатейшую палитру — от сатиры до, как ни странно, лирики.Традиционно предупреждаем — чтение не из лёгких, но и удовольствие ни с чем не сравнимое.Личность Томаса Пинчона окутана загадочностью.
Каждый одержим своим демоном. Кто-то, подобно Фаусту, выбирает себе Мефистофеля, а кто-то — демона самого Декарта! Картезианского демона скепсиса и сомнения, дарующего человеку двойное зрение на вещи и явления. Герой Владимира Рафеенко Иван Левкин обречен время от времени перерождаться, и всякий раз близкие и родные люди не узнают его. Странствуя по миру под чужими личинами, Левкин помнит о всех своих прошлых воплощениях и страдает от того, что не может выбрать только одну судьбу. А демон Декарта смеется над ним и, как обычно, хочет зла и совершает благо…