Внутренние война и мир - [43]

Состояние ума Арджуны развертывается на более высоких уровнях рефлексии, чем законы Ману. В сущности, законы всегда непоколебимы и безжизненны. Их ценность ограничивается функциональностью. В критических ситуациях законы теряют смысл.

Кризис Арджуны особенный. Он необычен в трех аспектах. Во-первых, очень сложно определить, кто является тираном. Если бы Кауравы выиграли войну, у вас сложилось бы совсем иное представление о том, кто был тираном. Тогда история была бы написана иначе, ее писали бы другие люди. Историки собираются вокруг победителей и сторонятся побежденных.

Гитлер проиграл войну, поэтому все мы знаем, кто был «плохим парнем». Но если бы Гитлер победил, а Черчилль, Рузвельт и Сталин проиграли, тогда, я уверен, «плохими парнями» мы считали бы их, а не Гитлера. То, что мы можем ретроспективно обдумать и оценить после того, как ситуация разрешились, не кажется таким очевидным в гуще событий. Обычно историки пишут историю победителей. Благодаря этому история кристаллизуется вокруг тех, кто победил.

Итак, сегодня мы знаем, что Кауравы были тиранами. Но во время войны все было не так четко и ясно, и невозможно было определенно сказать, кто тиран и кто не прав. Люди чаще всего оказываются именно в такой ситуации.

Китай продолжает утверждать, что Индия напала на него. Индия заявляет, что ее атаковал Китай. Никогда не будет понятно, кто напал первым: до сих пор не удалось выяснить, кто выступал в роли захватчика. Да, победитель пишет историю, а проигравшего называют агрессором. Тот, кто проиграл, не может писать историю. Но разве поражение само по себе служит подтверждением того, что одна из сторон напала первой?

Всегда легко оценивать уже состоявшееся событие, поскольку общая картина становится значительно более ясной. Но в гуще событий сделать это намного сложнее.

Обе стороны обязательно делают ошибки. Различие может быть в степени, но источником ошибок никогда не бывает только одна сторона. Вовсе не одни Пандавы и не одни Кауравы несут ответственность за все зло. Так быть не может. Различие лишь в степени. Вполне возможно, что Кауравы несут большую ответственность, — но даже к этому решению историки пришли значительно позже войны, когда стал возможен дистанционный взгляд на произошедшее.

В этот центральный момент войны ум Арджуны поразило беспокойство. Ничто неясно. Что будет дальше, и до какой степени это правильно? И даже если станет понятно, что на другой стороне собрались одни тираны, агрессоры, то, все равно, среди них есть те, кого Арджуна любит. Возможно, Дурйодхана и тиран, но Дрона? Дрона не тиран. А Бхишма? И Бхишма не тиран. В сущности, он заботился как о Кауравах, так и о Пандавах, когда те были детьми. В свете данного факта трудно принять окончательное решение, и в этом причина беспокойства Арджуны.

Ману создал достаточно заурядные социоэтические законы. В обычной ситуации они применимы, но в особых случаях, подобных этому, они не годятся. Законы Ману можно было бы использовать только при одном условии: если Арджуна отрицает уникальность ситуации и цитирует Ману, чтобы оправдать свои поступки: «Ману сказал, что убивать тиранов правильно, и я присоединяюсь к его словам». Но это был бы не очень разумный шаг. И для того, чтобы назвать такой шаг неразумным, есть еще одна причина: в этом случае мы никогда бы не получили Гиту. Гита родилась из глубочайшего вопрошания Арджуны, его сомнений и размышлений — из поиска. Если бы Арджуна простейшим образом принял ситуацию, то все кончилось бы заурядной войной, в которой была бы победившая и проигравшая сторона... обычная история. Когда идет война, кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает — и из этого рождается история, сюжет.

Махабхарата оказалась не настолько значимой, как Гита. Война Махабхараты разразилась и завершилась, но Гита никак не может прийти к концу. Махабхарата — это всего лишь событие, и, со временем, оно изглаживается из памяти. В сущности, Махабхарату помнят только потому, что она дала рождение Гите — иначе зачем вообще вспоминать о ней.

Мировая история помнит тысячи войн. За три тысячи лет люди сошлись в четырнадцати тысячах войн, но обычно война... хорошо, она становится просто еще одной вехой в истории. Гита, напротив, превознеслась, стала более значительной, чем сама по себе война. Сегодня Гиту помнят не благодаря Махабхарате; Махабхарату не забыли из-за Гиты.

Исходя из этого, я хочу сказать вам, что в нашем мире ценность представляют не произошедшие события. Ценны мысли, идеи. События происходят, а затем предаются забвению, но мысли, идеи существуют вечно. События, в конечном счете, умирают; но если событие дает рождение какой-нибудь живой, одушевленной мысли, то оно обретает вечную жизнь.

Сама по себе война Махабхараты не имеет значения. Даже если ее никогда не было, это неважно. А вот не будь Гиты, все было бы иначе. Махабхарата осталась бы малозаметным событием, которое, со временем, стало бы вовсе несущественным. Эта война явилась результатом ссоры между братьями, двоюродными братьями. Она разразилась, а потом закончилась. У нее были свои причины, которые, в конце концов, исчерпались. Но Гита с каждым днем приобретает все большее и большее значение. Ее важность растет во многом благодаря тому, что у Арджуны был необыкновенный ум. Арджуна был гением, который не перестает вопрошать, который в момент кризиса ставит все новые и новые вопросы.