Внутреннее Царство - [5]
Стороннему западному человеку Православие может показаться неподвижно застывшей Церковью, обращенной исключительно в прошлое. Но мое впечатление, когда в начале пятидесятых годов я впервые соприкоснулся с православной традицией, было совсем иным; не изменилось оно и после сорокалетнего пребывания в ней. Многие стороны православной жизни действительно могут показаться несколько архаичными, но они еще не определяют всей картины. Скорее напротив: сказанное сэром Эрнестом Баркером о двенадцати столетиях византийской истории вполне можно отнести и к двадцати векам православной церковной жизни: «На протяжении двенадцативековой истории Византии консерватизм всегда сочетался с изменениями, а изменения всегда сталкивались с консерватизмом; в этом кроется сущность и очарование того времени»[ [11]].
Со временем я стал понимать, что Предание как жизнь Святого Духа в Церкви — всеобъемлюще и всеохватно. В частности, оно включает Библию, Священное Писание, так что разрыва между Писанием и Преданием нет. Писание существует внутри Предания, а значит, только благодаря ему Церковь в каждом поколении верующих может понимать Слово и жить им. Так я научился видеть Православную Церковь не только как «традиционную», но и как библейскую. Не случайно в каждом храме Евангелие кладут в алтаре на середину Святого Престола. Ибо подлинные «евангельские христиане» — это православные, а не протестанты. (Если бы только мы на самом деле изучали Библию так же ревностно, как они!)
Работы Лосского и Флоровского убедили[ [12]] меня, что Предание не только всеобъемлюще, но и неисчерпаемо. О. Георгий Флоровский, в частности, писал:
«Предание есть постоянное пребывание Духа, а не только память о словах. Предание — харизматический, а не исторический принцип… Благодатный опыт Церкви… в его соборной полноте… не исчерпывается ни Писанием, ни устным преданием, ни определениями. Он не может и не должен быть исчерпан»[ [13]].
Хотя период семи Вселенских Соборов исключительно важен для Православия, не следует думать, что «время Отцов» закончилось в VIII веке. Наоборот, патристическая эпоха не знает конца. Если не считать человеческой греховности, мы не видим никакого препятствия для того, чтобы в третьем тысячелетии созывались Вселенские Соборы и появлялись новые Отцы Церкви, равные по авторитетности раннехристианским, ибо Святой Дух сегодня пребывает и действует в Церкви так же, как и в прошлом.
Динамичное, живое представление о Предании, которое я нашел в Православной Церкви, со временем становилось для меня все более значимым и ценным. Я все яснее видел, что живая связь, о которой свидетельствовало Православие, отсутствовала в родной для меня Англиканской Церкви. На латинском Западе эта связь была ослаблена или даже разорвана еще в Средние века. Если даже, как начиная с XVI в. и по сей день думают многие англикане, английская Реформация была попыткой вернуться к Церкви Вселенских Соборов и ранних Отцов, то насколько она удалась? О «православности» Англиканской Церкви в лучшем случае можно лишь догадываться, но это скорее стремление и смутная надежда, чем видимая реальность и практика церковной жизни.
Я всегда был искренне признателен своему англиканскому воспитанию и никогда не отрекался от той церковной среды, в которой впервые узнал во Христе своего Спасителя. Я всегда с радостью вспоминаю, как величественны и великолепны были те торжественные богослужения, а особенно — большие процессии со свечами и хоругвями после литургии в праздник св. Эдуарда Исповедника, в которых я участвовал еще ребенком, когда учился в школе Вестминстерского аббатства. Наконец, я искренне рад тому, что в школьные и студенческие годы подружился с членами Ордена св. Франциска — отцом Элджи Робертсоном, отцом Гардианом и его юным послушником братом Питером. Именно английские францисканцы помогли мне увидеть значение миссионерства в христианской жизни и понять ценность исповеди.
Я всегда считал свой переход в Православие наиболее полным осуществлением всего лучшего, что дал мне духовный опыт англиканства, подтверждением, а не отказом от него. Вместе с тем, при всей любви и благодарности, оставаясь честным, не могу умолчать о том, что беспокоило меня тогда, в пятидесятых, а теперь беспокоит еще больше — о приводящей в недоумение пестроте воззрений и практик, которые непонятным образом уживаются внутри Англиканской Церкви. Меня очень тревожило (и тревожит), насколько по–разному англо–католики и евангельская ветвь англиканства трактуют столь важные вероучительные принципы как присутствие Христа в Евхаристии и общение святых. Следует ли почитать Святые Дары как истинное Тело и Кровь Спасителя? Можем ли мы молиться за усопших и просить о заступничестве Богородицу и святых? Все это отнюдь не частности, о которых можно бы «договориться», но вопросы, от разрешения которых во многом будет зависеть наша жизнь во Христе. Могу ли я оставаться в церковной общине, которая соглашается на подобные разногласия?
