Внуки королей - [35]
Жизнь взяла свое, мир торжественно вступил в Бамако. И центральные улицы города оказались слишком узкими: даже пешеходы чувствуют это. Иногда нам приходится пересекать город пешком от моста через Нигер до пригорода Болибана, где среди одноэтажных домов африканских садовников, ремесленников и торговцев размещается экономическое и торговое представительство ГДР. В то время как мы путешествуем пешком через Бамако по узким пыльным полоскам дороги, которые в колониальное время были задуманы как тротуары для африканцев, нас обгоняет несущийся вперед поток автомобилей — от американских «крейсеров шоссейных дорог» до маленьких стареньких «ситроенов». И даже на тротуарах не оставляют нас в покое автомобили. Они стоят здесь, потому что остановиться больше негде — стоянок не хватает. Впрочем, пешеход, видимо, сам виноват в том, что ходит пешком. Но он имеет одно существенное преимущество: размышлять о правах в колонии на примере ощутимого еще и сегодня различия между правами на тротуар и на проезжую часть дороги.
Но и там, где машинам уже не удалось втиснуться на тротуар, путь для пешеходов все же не свободен. Перед стенами домов сидят портные с тентами над головой, окруженные зрителями и любопытными, жужжат на своих машинках с утра до обеда и после полудня до вечера, шьют просторные бубу для представителей новой государственной власти и наряду с этим штаны для детей шоферов. Где не работают ремесленники, действуют торговцы: «Темные очки, мадам и месье, купите шариковые ручки, ручные часы и сувениры…» Много здесь и нищих. Я не хотел бы больше говорить о них, но не получается; они неотделимы от общей картины улицы, они взывают к совести тех, для кого Африка нечто большее, чем пестрая экзотическая страна. На тротуаре в толпе ремесленников и торговцев они чувствуют себя как дома. Вот, например, перед универмагом «Принтания» ползет на четырех обрубках исцеленный от проказы, преследуя торопящихся прохожих криками: «Месье, месье!» или иногда даже: «Товарищ, товарищ!». После обеда слепые нищие отдыхают, растянувшись где-нибудь в тени у тротуара на потертых циновках. Я видел их там лежащих и смеющихся, и я не знал, почему они смеялись. Но потом подумал, а почему бы и нет? Ведь они были молоды, эти слепые.
Кольцевое движение на перекрестке в Бамако
Невозможно не заметить остатков отмирающего и былого, нелегко их убрать, чтобы обнажить суть происходящего. Что считать главным, а что принадлежит прошлому? Что собирается отмереть и что уже ушло? Вчера мне попался на глаза юноша с изувеченной рукой, похожей на маленькую почерневшую булаву. Болели ли его родители сифилисом? Перенес ли он проказу? У уличного кафе он остановился возле двух юных француженок. Нищий не произнес ни единого слова. На его вытянутой культе висела кружка для сбора милостыни, красная консервная банка с надписью: «Selextra. Double concentrée de tomates»[5]. Молодые дамы, возможно, заметили нищего, но не обращали на него внимания. Кельнер принес им мороженое. Все это при резком солнечном свете выглядело так, словно кто-то притворился глухим перед безмолвным призывом нищеты. Юноша ждал долго. Терпение — страшное оружие. Дамы хихикали, веселились. Я отвернулся, но затем вновь посмотрел на них: положат ли они конец этой сцене? Одна из них потянулась к своей корзинке, вынула оттуда сумочку; каждое движение ее руки юноша сопровождал взглядом темных, уже окруженных морщинами глаз. В сумочке дамы было зеркальце, она поднесла его к лицу, улыбнулась и подмазала губы.
Бамако спустя год и несколько месяцев после торжественных дней, когда на этих улицах праздновалась свобода Мали, Бамако, который энергично содействовал утверждению достоинства африканцев, сегодня превратился в африканскую столицу. Отмирающее и уходящее еще продолжает казаться здесь повседневным. Конец колониального господства в Мали характеризуется ужасающими цифрами: 95 % взрослого населения неграмотно, лишь 10 % всех детей ходило в школу (за исключением религиозных школ, где ничему не учили, ограничиваясь зубрежкой отдельных сур Корана на арабском языке), от 50 до 60 % грудных детей умирало. В стране свирепствовали болезни, о которых мы знаем лишь из истории; среди них трахома — заболевание глаз, ведущее к слепоте, и проказа, вызывающая гниение всего тела. Совершенно неудовлетворительная профилактика, недостаток коек в больницах, отсутствие врачей и санитаров. Никакого социального обеспечения. Когда старость и болезнь делали людей неспособными заработать себе на миску проса, им оставалось лишь выпрашивать себе подаяние, как тому поющему сиплым голосом старику, который почти каждое утро попадался мне навстречу, опираясь одной рукой на палку, а другой — на плечо сопровождавшего его юноши. «Да хранит вас Аллах, — гнусавил старик, — да дарует он вам добро, да сжалится Аллах над бедным слепым!»
Баржа на Нигере
Внизу, на сверкающем Нигере, под веселую болтовню стучат мокрым бельем по прибрежным камням женщины и девушки, раскладывают на глинистом берегу вещи для просушки. День за днем продолжается этот фестиваль стирки на реке и скучный красноватый берег расцвечивается белыми и цветными пятнами. Молодые французы, сыновья богатых торговцев, владельцы фирм и их наследники занимаются тем временем спортом на водных лыжах. Картина могла бы показаться прекрасной, если бы она не действовала раздражающе под этим небом и в это время. Прачки, уличный парикмахер и его помощник, рыбаки в обтрепанных бубу, люди, которые случайно проходят мимо, останавливаются на берегу и смотрят, как посреди реки вслед за моторкой, оставляющей за собой пенящийся — след, мчится, словно перышко на привязи, темная, маленькая фигурка. Если все идет гладко, зрители молчат. Ни слов, ни аплодисментов. Но если мужчина или молодая дама в бикини сходят с дорожки — а с начинающими это случается довольно часто — и боцман вынужден повернуть лодку и вытащить барахтающегося в воде спортсмена, на берегу раздается злой хохот.
