Внуки Колумба - [59]

— Время великих открытий… — вздохнул Угис. — Когда в школе я читал об этом в учебнике истории, мне всегда становилось грустно. Живи я в то время, говорил я себе, обязательно поплыл бы на одном из кораблей Колумба. Но меня тогда еще не было на свете. Всё открыли без меня…

Обхватив руками колени, Угис сидел на длинном конце доски и тихо раскачивался. Его лица не было видно в темноте.

— И все-таки это не так, — мечтательно продолжал Угис. — Настоящая эпоха великих открытий только начинается. Человек шагнул в космос… Все моря и океаны Земли — крохотная капля по сравнению с бесконечностью вселенной! Сколько там еще таится новых земель и миров! Или взять, скажем, физику и химию — тут еще столько нехоженых морей, что и подумать страшно. А наш, человеческий мир? Ведь и коммунизм в конце концов такой же новый мир, в который еще никто не ступал ногой… И вот теперь паруса снова надулись, каравеллы с храбрецами уходят в плавание. Иногда задумаешься вот так, и сердце сжимается. Угис, как же это? А ты на корабле? А если ты остался на берегу?.. Если вдруг всё откроют без тебя…

Блестя красными и зелеными огоньками, высоко над ними в черном небе прогудел самолет. На Даугаве громко крикнул буксир. В покрытых набухшими почками ветвях деревьев тихо шелестел бетер.

— Да, — сказал Липст, — это ты все здорово придумал.

— Я? — Угис поднялся. — Почему я? Казис тоже так считает. У нас на эту тему было специальное комсомольское собрание.

Сирену буксира подхватил глуховатый, сердитый гудок, звучавший так низко, что почти не был слышен, ощущалась только вибрация воздуха.

— Юдите мне подарила шарф, — сказал Липст.

— Послушай, Липст… Ты любишь ее?

Липст повернулся к Угису и уставился на него.

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Мне хочется знать, как это бывает, когда любят…

— Словами не скажешь… Я ведь не поэт. Но если ты готов ради нее в любую минуту пожертвовать жизнью…

Липст осекся: наверно, это прозвучало слишком высокопарно.

Угис вздохнул:

— Да. Тогда, наверно, и я тоже люблю…

— Вию? — спросил Липст.

— Откуда ты знаешь? — Угис вскочил с доски. — Я этого не говорил! Разве я сказал это?

— Нет, не сказал.

— Пожалуйста, не говори никому. Я тебя очень прошу. Поклянись, что никому не скажешь! Липст, ты ведь мне друг?

— Я никому не скажу, — Липст торжественно поднял руку. — А Вия знает об этом?

— Нет, — Угис сломил веточку и принялся грызть ее. — Вия даже не подозревает… Я даже Казису ничего не говорил.

Самолет сделал широкий круг над городом и пошел на снижение. Из моторов вырывались сине-красные языки пламени.

— Ну, хорошо, — Угис встряхнулся. — Наговорились! Пора ехать домой. Уже поздно.

— Половина второго.

— Надо ехать! А то завтра не встану. Спокойной ночи! — Угис подал Липсту руку. — Как ты считаешь, я настоящий советский человек или нет?

Липст рассмеялся:

— Интересно, а кто же ты тогда?

— Понимаешь… Иногда меня вдруг охватывают всякие сомнения. И часто мне не хватает смелости. Я, так сказать, не «монолит».

— Не валяй дурака, Угис.

— А Крамкулан? Нет, ты скажи мне, Крамкулан советский человек? Он сознательно делает брак!

— Ты имеешь в виду сегодняшний скандал?

— Терпеть дольше я не мог.

— Все это не так просто, — заговорил Липст неуверенно. — Сегодня утром я немного думал об этом. Вот ты говоришь: Крамкулан сознательно выпускает брак. Трудно поверить этому. Я не хочу оправдывать Крамкулана, но, по-моему, главная причина в другом. Слишком быстро идет конвейер. У конвейера толчется слишком много людей, мешают друг дружке, операции раздроблены до невозможности. Я, например, должен ставить цепь. А если бы конвейер двигался немного медленнее, я запросто успевал бы ставить еще и педали. Освобождается один человек, и работать удобнее.

Угис пустился в рассуждения:

— Тогда людей потребовалось бы меньше, возможно даже наполовину. Из освободившихся можно составить вторую смену. Почему сборочный цех должен работать только одну смену? Постой, а ведь в этом что-то есть, — Угис схватился за лоб. — Постой, постой, дай-ка прикинуть: половину рабочих долой, во вторую смену, конвейер пустить вдвое тише…

Липст настолько вперед никогда не загадывал. Деловитые рассуждения Угиса расшевелили его фантазию, теперь устремившуюся в новый, более смелый полет.

— Нет никакой нужды замедлять скорость вдвое, — возразил он. — Достаточно и на одну треть. А оставшиеся две трети будут чистым выигрышем. Понял? Мы сможем выпускать на две трети больше велосипедов, чем до сих пор.

Они обменялись пристальными взглядами, потому что оба одновременно почувствовали, что сделали хоть и несложное, но весьма значительное открытие.

— Мировая идея! — Угис лихо вскочил на велосипед.

X

— Нет, Ия, это ты все выдумала.

— Ты сказал, что я хотела тебя отравить.

— Я сказал: «Ты меня отравишь». Это не одно и то же.

— Абсолютно одно и то же.

— И в основном спор у нас вышел из-за дырявой рубахи, — Робис обращался к Казису. — Я хотел выяснить раз и навсегда, должна жена чинить мужу рубахи или нет? Ну, скажи, Казис, ты секретарь комсомольской организации, — должна чинить или нет?

Скинув пиджак, Робис выбежал на середину комнаты. Оба рукава сорочки на локтях были разорваны, точно в них попала разрывная пуля.