Вновь, или Спальня моей госпожи - [43]

Об этом она уже спрашивала.

— Конечно, нет.

Она подошла к погрузочной платформе. Платформа была довольно высокой — доставала Дженни до плеч. Но вдруг она оперлась локтями о платформу и подтянулась. Немногие женщины смогли бы такое сделать. Она оказалась сильней, чем можно было предположить.

Алек уже не помнил, о чем он собирался говорить с нею — может быть, хотел предостеречь от возможных последствий подобных крутых перемен и резких поворотов. «Для мыльных опер важна последовательность, — произнес бы он со значением, — последовательность во всем. Мы не смогли бы день за днем выполнять свою работу без уверенности в том, что получим нормальные тексты».

Вместо этого Алек облокотился на платформу и слушал ее историю раскрыв рот. А она смеялась, болтала ногами, отчаянно жестикулировала. Отличная история! У нее были потрясающие идеи — свежие, интересные. Предполагалось, что он будет восхищен всем, что бы она ни сделала. И он восхищался ею.

На улице стояла жара — не то что в помещении, где работали кондиционеры. Дженни стянула свитер. На ней была футболка без рукавов, и при каждом движении под нежной кожей перекатывались гладкие мускулы.

Она была изумительна. Алек спросил:

— Ты боишься, что у тебя не получится?

Она замотала головой. На солнце ее волосы отливали золотом.

— Нет, этого я не боюсь. Никогда не знаю, насколько трудно будет чего-то добиться, но всегда добиваюсь. Я доверяю своему воображению.

— Почему?

Дженни озадачилась:

— Что ты имеешь в виду?

— Я рассказывал тебе о своем прошлом. Теперь расскажи про себя. Почему ты так доверяешь воображению?

— Не знаю, — беспечно ответила она. — Просто до сих пор оно меня не подводило. Почему же на сей раз должно дать осечку?

Она явно недоговаривала. Кто же подводил ее в жизни? Почему она так цепляется за свое воображение?

— А знаешь, что меня в тебе крайне занимает?

— Очевидно, то, что в моей власти превратить следующие три года твоей карьеры в сценический эквивалент Бермудского треугольника.

— Нет. Это меня пугает. Меня занимает другое: ты всегда кажешься такой открытой, простой и незатейливой, а на самом деле это отнюдь не так.

Многие актрисы напускали на себя таинственность в стиле Греты Гарбо, но на деле кому угодно навешали бы лапши на уши, если бы это прибавило им популярности. Дженни была прямой противоположностью им. Она вела себя так, будто раскрывала все карты, будто ей нечего скрывать. Но тайна явно была.

— Значит, я противоречивая женщина?

Почему она так сказала? Это звучало по меньшей мере странно. Алек взглянул на нее — бесенок исчез. Она смотрела на него с каким-то немым вопросом, притихшая, серьезная.

Именно это он и имел в виду. Вот ее изнанка, вот оно…

О, Господи. У Алека перехватило дыхание. Перед глазами все закружилось. Но он стоял здесь, на бетонной площадке погрузочной платформы, под жарким августовским солнцем — и у него дух занимался. Это невозможно. Такого с ним быть не может, потому что не может быть никогда. Он же благоразумный, земной. Он канадец, наконец! Но именно это с ним и происходило. Все было ясно как день. Он любил эту женщину.

8

Черт побери! Алек об этом не просил. Он не хотел этого. Дженни почти что замужем. Они с Брайаном с четырнадцати лет вместе. Полжизни. Ни один нормальный человек не влюбляется в женщину, связанную с другим столь крепкими узами.

Но он любил ее.

Он знал, как ему поступить. Схватить шляпу, тросточку, табакерку, визитные карточки и все прочее — и убраться куда-нибудь подальше. Он оказался на распутье — табличка у начала одной из дорог гласила: «Жизнь как мы ее себе представляем». Нормальная дорога — пара холмов, пара скучноватых равнин, все спокойно и благопристойно. Другая же дорога называлась «Жизнь с любовью к чужой женщине», и Бог знает, что его здесь ждет, потому как эта дорога стремится куда-то вниз, в туманную тьму.

Он должен отступить и свернуть, пока не поздно.

Но он уже не мог потерять эту женщину.

Алек ни на шаг не сдвинулся с погрузочной платформы. Удлинились тени, спустился прохладный вечер… Но он не уходил. В этом таилась опасность, но опасность неотвратимая.

Дженни как будто оттаивала на глазах, видя его искренний интерес. Она рассказывала про детство, про Оклахому, про индейцев, про реку — и про Брайана. Рассказала и о первом годе жизни в Нью-Йорке, о своем первом сценарии, и о том, как она радовалась тому, что нашла, наконец, место в жизни. И, конечно, с языка не сходил их сериал, ее любимые герои. Дженни не скрывала, что для нее это — лучшее занятие на свете. Казалось, она впервые получила возможность выговориться.

Он начал многое понимать. Дженни выросла в скучном и грязном городке, где нещадно палило белое солнце, а вечера были заполнены звуками бильярдной. Неудивительно, что созданный ею мир столь элегантен, изыскан и утончен. Ребенком она жила в мире, законов которого не понимала, а в сериале все было разложено по полочкам, и она была его полновластной хозяйкой.

Дженни росла парией. Сейчас она — душа и сердце «Спальни моей госпожи». Наконец она оказалась в центре событий. И теперь понятно, почему она хочет, чтобы каждая серия шла не более получаса. Тридцатиминутная серия такая уютная, семейная, «домашняя». У нее никогда не было семьи. А тут были и братья, и сестры, и команда пловцов, и Лига Молодежи, и бридж-клуб, и собрание прихожан в храме — все людские сообщества, никогда не принимавшие ни ее, ни ее отца…