Вниз по Уралу - [31]
— Липатов, куда вы к черту…
На стану он рассказывает:
— Стреляю дуплетом. Два кряковых селезня, — перья так и брызнули, — наповал… Слышу, ударились о землю… Бегу — лежат… Подбегаю — ожили. Фрр… Я сую, понимаете, патроны… улетели.
— Фу ты, черт, — с досадой говорит Правдухин (младший), — да вы врете…
— Я вру?
Случай горячо обсуждается и признается неправдоподобным. Одна Сейфуллина вступается за Липатова:
— А вы все хороши, наслушалась я вашего вранья…
— Мы врем?
И, как из мешка, сыплются охотничьи рассказы, — истинные случаи… Про лису, у которой под кожей поперек туловища была обнаружена проволока от капкана. Про зайца, на котором мчался филин, хватаясь одной лапой за кусты, другой за заячий загривок, и был разорван пополам. Про знаменитый дуплет, — в штык, — по кряковым: бац-бац, обе наповал, и, как два снаряда, одна проносится мимо левой щеки рассказчика, другая мимо правой, — хорошо, что не в лицо… (Мрачно): «Я бы с вами сейчас не разговаривал…»
Итак, день неудачный. Сидим кружком на парусе. Вечерний ветер разносит искры из костра. И вдруг — шагах в десяти от берега, на отмели, откуда был заведен перемет, точно человек выскочил из воды. Кидаемся к реке. Неужели? Невероятно! Снасть перемета натянута, как струна. Ее осторожно подтягивают. Над водой выходит серо-зеленая спина с шипами. Осетр! Общий длительный вопль первобытной радости. Осетр глянул злыми глазками из воды и — снова колесом, плеск на всю реку, хочет разрезать поводок. Рыбаки бегут с бреднем: «Заводи, заходи, осторожнее». Постукивают зубами. И в бредышке рыба — аршина в два — легла на бок, показывая янтарное пузо. Ему, голубчику, веревку сквозь жабры. Терпит. Но когда Липатов взваливает его себе на спину (больше пуда, много больше пуда!), осетр дает такого леща по заду консультанту-сценаристу, что тот летит на песок, а осетр — в воду. Наваливаемся, ловим, сажаем на прикол под лодку.
Утром приплывают в бударке, похожей на индейскую пирогу, бакенщик с помощником-киргизом. Пьют чай. (Здесь киргизы за четвертку чая дают барана.) Бакенщик лицом и говором — народный артист Москвин…
— Это вам большая удача, охотники. Вы его разнимите, посолите, три дня держите, чтоб его солью хватило и — на солнце. Вот тогда будет балычок.
От него узнаем, что в степях под поселком Коловертным — дудаки.
Заранее оговариваюсь: дудаков видели только одного и то за версту, замахал крыльями, тяжело ушел за миражные волны горизонта. Степь, сожженная солнцем. Посевы, окопанные канавами от сусликов, сгорели, пропали. Плетемся на двух телегах по жаркой соломенной равнине. Поехали только шестеро. Смотрим в бинокли. Редко на горизонте — стога. Кое-где — две-три глинобитные построечки без крыш, без кустика зелени. Это хутора. Трудно представить, где тут ютится жизнь. Но здесь еще приволье: хутора стоят на берегу степной реки. После спада вешних вод она превращается в цепь озер, зарастающих камышом и кугой. А есть хутора на безводье, у колодца, откуда руками два раза в день нужно вытянуть несколько сот ведер для скота. Черт знает, до чего непроизводительно растрачивается человеческая жизнь! Вот уж где азиатская обреченность: жить долгие годы на таком хуторе среди навоза и мух, бушующих раздольно метелей, волчьего завывания… Какие же черепа должны быть у этих одиночек-хуторян, богатеев, владеющих, бывало, десятками тысяч голов скота! Обычно в станице гуляет с гармошкой удалой мальчишка, голосист, проворен на руку, весел взором, звенит в кармане деньгами: вся жизнь — простор. И вот — на покров женят. Отгуляли.
И — как пропал человек, погас как свеча: посадили его верст за полсотни на хуторе с молодой женой, и полетели степные года до могилы. Жестоко и кроваво дрались казаки в девятнадцатом году за эти доисторические хутора!
Берег озерца. Вытоптанное поле в коровьих следах. Вой, визг — клубком грызутся собаки. Увидали нас, бросили междоусобицу, подбегают, голенастые, худые — скелеты, все три хромают, клочья шерсти — дыбом, какие-то собачьи призраки. Неподалеку от воды — юрта, деревянные ребра ее наполовину открыты. Видны ситцевые подушки и огромный помятый самовар. Молодая, худая, в серых холщовых штанах, киргизка чешет бок привычным движением. Другая сидит на бугорке на скамейке и обеими руками, точно защищая, обхватила младенца с большим лицом, неподвижным, как у китайской куклы. Так сидят столетия, глядя в степь. С облегчением вспоминаю, что в Уральске видел таких же киргизок, в зеленой форме юнгштурма. Те уже сюда на помет не вернутся…
— Дудаков видели?
— Йок, — тихо отвечает тонкая киргизка.
Проколесив весь день без толку, на вечерней заре постреляли уток, разбили в степи палатку, зажгли керосиновый фонарь; повесив на оглоблю чайник, подложив под него коровьих лепешек, вскипятили чай. В темноте дул холодный ветер, под пеплом раздувал угли. Печально свистела полынь. Все притихли, улеглись тесно в палатке. Проснулся я от какой-то тревоги, отогнул полог. Лохматая, как шкура, между звезд неслась черная туча. Там, где в ночной синеве терялся ее след, одна за другой падали молнии где-то за Уралом. Мощные столбы огня, но — ни звука, только посвистывал ветер в траве. Я почувствовал: удивительное во всем этом был прыжок из современного города в глубь тысячелетий — как на «машине времени» Уэллса.
Библиотека проекта «История Российского государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.«Петр Первый» А.Н. Толстого – лучший образец жанра исторического романа. Эпоха Петра волнует воображение уже более трех веков. Толстого увлекло ощущение творческой силы того времени, в которой с необыкновенной яркостью раскрывается характер выдающегося правителя огромной страны, могучей, многогранной личности, русского императора Петра Первого.
Рассказ об удивительных приключениях двух братьев – Никиты и Мити.
По замыслу автора повесть «Хлеб» является связующим звеном между романами «Восемнадцатый год» и «Хмурое утро». Повесть посвящена важнейшему этапу в истории гражданской войны — обороне Царицына под руководством товарища Сталина. Этот момент не показан в романе «Восемнадцатый год».
Трагическая и противоречивая картина жизни представителей белой эмиграции изображается в замечательной повести Алексея Толстого «Эмигранты», захватывающий детективно-авантюрный сюжет которой сочетается с почти документальным отражением событий европейской истории первой половины XX века.
«Уно, уно уно уно моменто…» несется сегодня с телеэкранов и мобильных телефонов. Но не все знают, что великолепный фильм «Формула любви» Марка Захарова был снят по мотивам этой повести Алексея Толстого. Итак, в поместье в Смоленской глуши, «благодаря» сломавшейся карете попадает маг и чудесник, граф Калиостро, переполошивший своими колдовскими умениями всю столицу и наделавший при дворе немало шуму. Молодой хозяин усадьбы грезит о девушке со старинного портрета и только таинственный иностранец может помочь ему воплотить мечты в реальность…
Это — пожалуй, первая из российских книг, в которой элементы научно-фантастические и элементы приключенческие переплетены так тесно, что, разделить их уже невозможно. Это — «Гиперболоид инженера Гарина». Книга, от которой не могли и не могут оторваться юные читатели нашей страны вот уже много десятилетий! Потому что вечная история гениального учёного, возмечтавшего о мировом господстве, и горстки смельчаков, вступающих в схватку с этим «злым гением», по-прежнему остаётся увлекательной и талантливой!..
Неразгаданный сфинкс Серебряного века Максимилиан Волошин — поэт, художник, антропософ, масон, хозяин знаменитого Дома Поэта, поэтический летописец русской усобицы, миротворец белых и красных — по сей день возбуждает живой интерес и вызывает споры. Разрешить если не все, то многие из них поможет это первое объёмное жизнеописание поэта, включающее и всесторонний анализ его лучших творений. Всем своим творчеством Волошин пытался дать ответы на «проклятые» русские вопросы, и эти ответы не устроили ни белую, ни красную сторону.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Это книга о том, как делается порнография и как существует порноиндустрия. Читается легко и на одном дыхании. Рекомендуется как потребителям, так и ярым ненавистникам порно. Разница между порнографией и сексом такая же, как между религией и Богом. Как религия в большинстве случаев есть надругательство над Богом. так же и порнография есть надругательство над сексом. Вопрос в том. чего ты хочешь. Ты можешь искать женщину или Бога, а можешь - церковь или порносайт. Те, кто производят порнографию и религию, прекрасно видят эту разницу, прикладывая легкий путь к тому, что заменит тебе откровение на мгновенную и яркую сублимацию, разрядку мутной действительностью в воображаемое лицо.
Эта небольшая книга написана человеком, «хорошо знавшим Троцкого с 1896 года, с первых шагов его политической деятельности и почти не прекращавшим связей с ним в течение около 20 лет». Автор доктор Григорий Зив принадлежал к социал-демократической партии и к большевизму относился отрицательно. Он написал нелестную, но вполне объективную биографию своего бывшего товарища. Сам Троцкий никогда не возражал против неё. Биография Льва Троцкого (Лейба Давидович Бронштейн), написанная Зивом, является библиографической редкостью.
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.