Вниз по Уралу - [21]
Справа детина с «одноствольной двустволкой». А что если ему счастье? Левее — Валериан, опасный сосед: он не упустит волка. Так быстро скачут в волнении мысли. Впереди застрекотала громко сорока. Неужели идет волк? Беру к плечу ружье и жду. В этот момент полной готовности далеко за лесом полилось: «Ай-ги! Ай-ги!» Этот крик в секунду охватил весь лес и быстро шел к нам нарастающим звуком. Как зачарованный, стою, не шевелясь, ожидая каждую минуту: вот выйдут уши, лоб, глаза и пасть. В общем хоре нарастающих звуков вдруг вырвалось и зачастило: ай! ай! ай!.. И сразу весь мир поплыл перед глазами одной картиной неудержимой дикой страсти. Вставало древнее, давным-давно минувшее, но этот дикий крик и гон остались прежними… Нет сомнения — волк был в кругу. Теперь решают лишь секунды. Но где и как? Чувствую, как сильно дрожат руки; на мгновенье закрываю глаза.
— Трах! — неожиданно разорвалось справа. Треск сучьев, и в ветлах мгновенный отблеск волка…
— Трах! Трах! — рассыпалось теперь слева.
Где-то стреляют еще. Вижу, как бешено вспрыгнул на поляне волк и тотчас ткнулся в кусты.
— Убил! Убил! — машет руками Валериан.
— Ай-ай-ай! — поет кругом дикий хор. Громадная волчиха лежит в общем кругу…
В азарте никто не заметил, как к этому кругу пришел Павлик и бросил из-за спины небольшого волка.
— Оныр мой! Оныр мой! — загалдела толпа. — Мультук белекей — каскыр белекей! Ой, кызык! Кызык![5]
И долго по поляне шли раскатистые взрывы смеха…
Казахи дружно уговаривали нас поехать в аул.
— Наш хороший колхоз — мясо, кумыс, молоко, арбузы, — соблазнял нас старшой.
Но мы торопились. У дороги простились со всеми и долго смотрели на всадников, которые с гиком и свистом скакали в аул с двумя трофеями нашей охоты.
Мы той же дорогой вернулись в Каленый…
Так закончилась наша поездка.
Лидия Сейфуллина
ИЗ ДНЕВНИКА ОХОТНИКА
1. Счастье в природе
Третью неделю плаваем на водах Урала. Оборудована наша экспедиция хорошо. Имеются в ее людском составе ветеринар, психиатр и бактериолог. В числе фуража три килограмма александрийского листа и всяческие противопоносные средства, но две лодки тащатся неохотливо. Гребцы невеселы. По призванию они все охотники, греблей занимаются поневоле. А птицы в последние дни встречается мало. Я не умею ни стрелять, ни грести, поэтому моя специальность на воде — критика того и другого. Сижу я на лучшем месте, на скамеечке в корме, и добросовестно оцениваю неудачные выстрелы, недостатки самодельных парусов при тыльном ветре, работу веслами при встречном и по тихой воде. На дальней суше, в Москве, когда сбивалась для совместного путешествия эта охотничья артель, моя роль была другая. Тогда я еще была охотничком безграмотным, абсолютно верующим слушателем стрелковых воспоминаний всех членов артели и каждого в отдельности; кроме того — громкоговорителем для возбуждения зависти и уважения в комнатных охотниках, у тех, кто предается страсти зверо- и птицеубийства разумно, только в мечтах, в час отдыха после обеда. В передаче своего восхищенья предполагаемой поездкой я преуспевала даже на расстоянии, по телефону. Один комнатный чуть было не примкнул к экспедиции, но в день отъезда вспомнил, что боится воды. Вместо него взяли в артель меня как аудиторию для своих рассказов. Предполагалось также, что, по женскому своему положению «аудитория» будет варить охотникам пищу.
Ко дню отъезда я уже была в душе охотником. Правда, разочаровали меня несколько ружья в лодке. Какие-то неудобные, все о них ушибаешься. Дробь, на вид такая маленькая, безобидная, удручительно тяжела. Из-за нее не позволили взять много приятного из городской снеди и полезного из домашних вещей. О порохе все время приходится помнить: не подожги да не подмочи. Выстрелы — занятие шумное, разорительное и зачастую никчемное. Но если спокойные, дельные люди моего типа не составляют артелей для дальнего плавания, а на воде, на безлюдных, не затоптанных тяжелой человеческой толпой берегах хороша пора мудрого предзимнего увяданья природы, чего же мне не стать в душе грамотным охотником? Я им и стала. И гребцом, и охотником. Вникла в дело.
Вот из-за берегового леса вылетела пара уток. Гребцы побросали весла, схватились за ружья. Лодка закачалась. Я распростерлась ниц. Не важно, что моя голова за спинами стрелков, утки летят вперед. Все равно всякую незадачу объяснят тем, что нельзя же стрелять через мою голову! Да и вообще спрятаться спокойней. Выстрелил мой муж, не задел. Лет незатронутых птиц сразу сделался ироническим, спина и плечи стрелка — унылыми от опустившихся рук. Мы все надрывно кричим:
— С полем! С по-олем! С полем!
Блажной наш крик далеко разносится по реке. Потом, подумав, я говорю мужу:
— По-моему, ты промазал. Вообще, если так долго будешь целить, никогда никого не застрелишь.
Муж отвечает мне кратко, но неприятно. Не хочется повторять. Удивительное дело, сами заинтересовали меня охотой, а когда я стала дельным и остроумным советчиком, — все недовольны. Например, мило говорю бактериологу Калиненко:
— А утка-то улетает и спрашивает вас: «А что, хлопец, случаем, ты не в меня стрелял?»
