Внешняя политика Советской России и СССР в 1920-1939 годах и истоки Второй Мировой войны - [6]

Что касается Варшавы, то её политику определяли люди, которые мечтали лишь о превращении Польши в великую державу за счет сотрудничества с гитлеровцами и захвата территорий соседних стран. Не сумев реализовать агрессию в отношении Литвы после объединения Германии и Австрии, польские политики превратили свою армию в надежный и прочный щит, охранявший тыл Гитлера во время его действий против Чехословакии. Мобилизация Красной Армии совпала с пограничным столкновением на Дальнем Востоке у озера Хасан. Японцы были отбиты, но не разбиты, результат боев не был для них обескураживавшим. Москва столкнулась с угрозой войны на два фронта. Франция и Англия не захотели сражаться за Чехословакию, а Чехословакия не захотела сражаться даже за себя. Результатом стало согласие Парижа и Лондона на отторжение Судетского края от ЧСР и капитуляция Праги. Она была оформлена в Мюнхене.

Вскоре Чехословакия вынуждена была согласиться на передачу ряда земель Польше и Венгрии и превращение того, что осталось, в федерацию Чехии и Словакии. Новая Чехо-Словакия оказалась нежизнеспособной, и в марте 1939 года ей пришел конец. Чехия стала германским протекторатом, Словакия – зависимым от Германии государством, Подкарпатская Русь, власть в которой попытались захватить украинские националисты, была оккупирована Венгрией. Вскоре настала очередь Польши. Берлин предложил Варшаве смириться с возвращением в германское государство немецкого свободного города Данциг (совр. Гданьск). За эту уступку Гитлер готов был предложить польскому союзнику компенсацию в Советской Украине. Варшава хотела сотрудничать с Берлином, но она хотела получать не теряя. Переговоры СССР с Францией и Англией по вопросу о соглашении для противоборства гитлеровской агрессии проходили в условиях, когда Москве приходилось решать задачу со многими неизвестными.

Неясным оставалось, можно ли было доверять Лондону и Парижу, которые за несколько месяцев до этого предали Чехословакию. Нельзя было не учитывать, что в это же время союзная им Варшава отказывалась от сотрудничества с Москвой, а на Дальнем Востоке начался очередной конфликт с Японией, вдобавок ничего не гарантировало, что он будет успешным, а в случае успеха – что он ограничится районом реки Халхин-Гол. Особую сложность задаче придал «дальневосточный Мюнхен», а именно соглашение между Великобританией и Японией в июле 1939, на пике советско-японского противостояния на границе Монголии и Маньчжоу-го. Лондон признал тогда японские завоевания в Китае, и этот шаг британской дипломатии не мог быть не учтен в Москве, где и так уже имели все основания для недоверия западным партнерам: уклонявшимся от ответственности англичанам, не желавшим идти без их санкции на сотрудничество французам и не скрывавшим своей враждебности полякам. В результате советское руководство во главе с И.В. Сталиным пришло к единственно верному решению принять предложение немцев заключить договор о ненападении. Угроза войны на два фронта была снята, и огонь войны был направлен в сторону ее разжигателей. Это дало СССР два года для подготовки к неизбежному столкновению с Третьим рейхом. Таким был идеологический и стратегический контекст решений советской внешней политики в межвоенный период.

С конца 1980-х в СССР, а затем и в государствах, образовавшихся на его развалинах, с подачи тех, кого в кругу политиков новой волны принято называть «нашими партнерами», была развернута колоссальная программа пропаганды по очернению советской внешней политики, а СССР был изображен одним из виновников Второй Мировой войны. В конце 1980-х и начале 1990-х годов был заложен фундамент историографии, основанной на презумпции вины Советского Союза, в которой большие работы советского периода оцениваются с лихостью традиций института красной профессуры. В сборнике документов «Фашистский меч ковался в СССР» практически все выстроено по принципу осуждения не требующего доказательств. СССР обвиняется в невыполнении условий Версальского договора, который, кстати, он никогда не признавал. Советские дипломаты даже не подписывали этот договор, но авторам идеологической поделки это было безразлично. Они выходили из подобных логических тупиков, козыряя способностью соответствовать потребностям современной им политики. Например, «История Великой Отечественной войны Советского Союза» названа «идеологической миной под процесс обновления нашего общества»[26].

На мой взгляд, эти обороты – явное свидетельство того, что цитируемый шедевр начал готовиться по заказу еще во время перестройки. При этом авторы явно сознательно допускают смешение понятий «нацистский» и «немецкий», ведя речь о догитлеровском периоде сотрудничества СССР и Веймарской Германии. Идеологическая зашоренность сквозит в оценках, которыми пестрит авторский текст сборника. Часто они не отягощены доказательствами, как, например, в случае с утверждением о том, что в Генуе у советской дипломатии была возможность заключения договора «с Западом», но она коварно выбрала соглашение с Германией[27]. Недопустимость подобного рода приемов в серьезном исследовании, претендующем на объективный анализ прошлого, авторов скандального сборника не останавливает. Представляется, что ветеран советской дипломатии академик И.М. Майский был более прав, говоря о том, что случилось в Генуе в отношениях с тем самым «Западом»: «Разумеется, соглашения не произошло, да и не могло произойти…»