Внешняя политика России в эпоху глобализации - [36]

Как бы ни расширялся круг участников современных международных отношений, главными действующими лицами в них есть и будут суверенные государства. И если сегодня звучат призывы развернуть международное сотрудничество лицом к человеку, сконцентрировать внимание на интересах его безопасности, благополучия и достоинства, то опять-таки главную ответственность за это в состоянии взять на себя только государство.

Конечно, нельзя отрицать тот факт, что в наше время все большее число вопросов, ранее входивших в исключительно внутреннюю компетенцию государств, теперь чаще становится предметом международного обсуждения. В частности, проблематика соблюдения прав человека перестала рассматриваться как исключительно внутреннее дело государства, а принцип невмешательства во внутренние дела все теснее увязывается с транспарентностью политики государств в области прав человека и их добровольным сотрудничеством с международными органами. Повторяю, добровольным сотрудничеством. Однако все это говорит не о размывании, а, наоборот, о более совершенной и цивилизованной реализации принципа государственного суверенитета. Ясно, что такой процесс может развиваться только на равноправной основе, то есть не вопреки, а благодаря неукоснительному соблюдению норм международного права. Принцип суверенного равенства как раз и дает государствам возможность проявлять добрую волю, идти на сотрудничество с мировым сообществом.

Между тем доктрины "гуманитарного вмешательства" и "ограниченного суверенитета" заведомо предполагают неравенство и произвол в отношениях между государствами. Ведь очевидно, что они отнюдь не предназначены для применения против наиболее богатых и сильных в военном отношении стран.

Ставить под вопрос принцип суверенитета и суверенного равенства государств — это значит переворачивать с ног на голову всю систему международного права, которое является именно системой, выработанной в результате соглашения между государствами, а отнюдь не чем-то вроде "ресторанного меню", из которого можно выбирать то, что кажется подходящим для реализации тех или иных политических целей. Никакой иерархии принципов международного права не существует. Все они взаимосвязаны, все подкрепляют друг друга и все вместе призваны ограждать мировое сообщество как от гуманитарных катастроф, так и от актов агрессии.

Наконец, международное право по определению призвано защищать слабых от произвола сильных. Само предположение, что грубейшее нарушение этого принципа может стать нормой, является насмешкой над идеей международной законности.

Нельзя исключать и того, что применение разного рода доктрин "гуманитарного вмешательства" может расшатать международный порядок до пределов, опасных даже для тех, кто хотел бы присвоить себе "право" на проведение военных акций. Ведь если в международном праве закрепится идея допустимости применения силы в обход Совета Безопасности ООН, "гуманитарная дубинка" может оказаться в чьих угодно руках. Возможна и другая, нелепая с правовой точки зрения ситуация: одни прибегают к силе, ссылаясь на право "гуманитарного вмешательства", а другие — жертвы подобной агрессии — не менее законно используют силу в порядке самообороны.

Не выдерживает критики и позиция тех, кто пытается успокоить международное сообщество заверениями о том, что доктрина "гуманитарного вмешательства" будет применяться не повсеместно, а лишь при "исключительных" обстоятельствах.

Такая постановка проблемы затрагивает, пожалуй, ключевой для судеб международного правопорядка вопрос: является ли международное право "факультативным" в глазах тех, кто отстаивает допустимость и целесообразность обхода в "исключительных случаях" Устава и прерогатив Совета Безопасности? Если да, а другого ответа быть не может, то разве это не заявка на "право" прибегать к произволу, разве не прямая дорога к анархии в международных отношениях?

В общем, с какой бы стороны мы ни подошли к доктринам "ограниченного суверенитета" и "гуманитарной интервенции", они неизбежно выводят нас за рамки международного права, а следовательно — за пределы цивилизованных отношений между государствами.

Другое дело — как быть с реальной проблемой реагирования на гуманитарные кризисы, как повысить в этом плане оперативные возможности мирового сообщества, и в первую очередь ООН? Здесь действительно есть необходимость коллективно уточнить правовые аспекты применения силы в международных отношениях в условиях глобализации, и мы внесли в ООН соответствующую инициативу на этот счет. Хочу подчеркнуть, что наша позиция носит вполне открытый, конструктивный характер. Ведь когда это действительно требовалось, Совет Безопасности ООН при нашей поддержке принимал решения о проведении операций в целях обеспечения прав человека и демократии: от Гаити до Восточного Тимора.

Кроме того, мы отнюдь не считаем верхом совершенства те механизмы миротворчества и предотвращения кризисов, которыми на сегодняшний день располагает мировое сообщество перед лицом новых угроз и вызовов.

Глубоко убежден: нет никаких препятствий для того, чтобы на базе фундаментальных принципов Устава ООН идти по пути дальнейшего развития международного права, постепенно закрывать остающиеся в нем "белые пятна". И в дальнейшем здесь главным генератором правовых норм, регулирующих, по сути, все сферы международных отношений, должна оставаться ООН. В ее рамках были разработаны такие "знаковые" международные инструменты, как Конвенция по морскому праву, Пакты о правах человека, Конвенция о праве международных договоров или совсем недавно принятый Статут Международного уголовного суда.