Внешнеполитическая доктрина Сталина - [9]

Совершенно очевидно, что Сталин делал ставку на национальный фактор. Предполагая, что революция в Польш е не начнется и оттуда все равно рано или поздно придется уходить, он, видимо, рассчитывал, что неприязнь к полякам со стороны населения Галиции позволит отторгнуть эту территорию от Польши и включить ее в сферу российского влияния. Возможно, у Сталина был и второй мотив, не противоречащий первому. Взятие Варшавы и дальнейшее наступление на Запад могли вызвать острый международный кризис и открытое военное вмешательство Англии и Франции на стороне Польш и. Последствия такого поворота событий для России могли оказаться катастрофическими. Поэтому Сталин стремился ослабить ударную силу российских войск в западном направлении и замедлить дальней ее продвижение армий Тухачевского. На этом фоне вполне логичным выглядит отказ Сталина подчиниться директиве Каменева от 13 августа о передаче 12-ой Армии и 1-ой Конной Армии в состав Западного фронта. Лишь 20 августа Сталин согласился уступить нажиму Центра. Но было уже поздно. Западный фронт откатывался назад.

Высказываются разные мнения насчет того, как могли бы развиваться события, если бы Сталин сразу же подчинился директиве Каменева. Сейчас по этому поводу можно строить только догадки. Но ясно одно: никакой революции ни в Польше, ни в Германии не произошло бы. Отступать все равно пришлось бы. И было бы намного лучше, если бы с самого начала было принято разумное решение остановиться на «линии Керзона», как это и предлагал Сталин. Возможно, тогда и граница России прошла бы по этой линии, а не дальше к Востоку, как было затем установлено мирным договором. В очередной раз правильное понимание роли национального фактора привело Сталина к верной оценке ситуации и верным выводам.

Вполне закономерно, что именно национальный вопрос явился той преградой, о которую разбились отношения Ленина со Сталиным. В развернутом виде Сталин сформулировал свое видение национальной проблемы в октябре 1920 года. В программной статье: «Политика советской власти по национальному вопросу в России» он указывал:

«Требование отделения окраин от России должно быть исключено, прежде всего, потому, что оно в корне противоречит интересам народных масс как центра, так и окраин. Не говоря уже о том, что отделение окраин подорвало бы революционную мощь центральной России, стимулирующей революционное движение Запада и Востока, сами отделившиеся окраины неминуемо попали бы в кабалу международного империализма».

Важно, что здесь Сталин говорит уже об окраинах вообще без привязки к какому–либо отдельному региону. О характере власти на окраинах речь он уже вообще не ведет: отделению не подлежат никакие окраины. И объяснял он это на редкость простым и доходчивым образом в духе политического реализма: либо союз с Россией, либо кабала Запада. В жестокую эпоху колониальных империй и сфер влияния этому выбору не было альтернативы. Рассчитывать, что малые слаборазвитые государства смогут вдруг стать реально независимыми было наивной утопией.

Причины эволюции сталинских взглядов по национальному вопросу более или менее ясны. Революция и последовавшее за ней безвластие привели к возникновению анархии на обширных просторах бывшей Российской империи. В политическом вакууме стали образовываться новые центры притяжения, новые очаги власти, разбросанные в разных частях страны. Эти центры были естественной формой самоорганизации в условиях тотального хаоса и неразберихи. В районах с преобладанием этнических меньшинств такие очаги приобрели национальный характер. Возникли различные национальные правительства. Однако, раз захватив власть, местные лидеры уже не спешили с ней расставаться и тем более переходить в подчинение к большевистскому Центру. Используя политические изъяны партийной программы большевиков, они стали выдвигать требования отделения от России. Возникла реальная угроза дезинтеграции страны на множество псевдогосударств, раздираемых бесконечными гражданскими войнами и этническими конфликтами. Идеологические постулаты во ли в противоречие с реальной действительностью. Сталин, обладавший прагматическим складом ума и к тому же, отвечавший за этот участок работы, первым среди большевистских лидеров почувствовал приближение смертельной опасности. Сложность, однако, состояла в том, что изменение в политике надо было как–то обосновать, а этому мешала программная установка по национальному вопросу. В такой централизованной структуре как РКП(б), основанной на жестких идеологических принципах, свобода маневра даже для руководителя высокого ранга была весьма ограничена. Лобовая атака на принцип «самоопределение вплоть до отделения», вряд ли могла увенчаться успехом. Сталин понимал, что это может быть не только контрпродуктивно, но и опасно. Десять лет спустя, на пленуме ЦК, он бросил такую фразу: «Товарищ Ленин из–за одной маленькой ошибки Томского угнал его в Туркестан». И затем, парируя контрвыпад Томского, добавил:

"'Если ты хочешь сказать, что Ленина можно было убедить в чем–нибудь, в чем он сам не был убежден, то это может вызвать лишь смех … Припомните–ка другой факт, например, насчет Шляпникова, которого Ленин предлагал исключить из состава ЦК за то, что он в ячейке ВСНХ критиковал какой–то проект постановления ВСНХ»