Вне закона - [29]

— Смотри, Федорыч! Это он, наверное, сорок заслышал, — с этими словами Барсуков поднял руку, указав Гаю нужное направление.

Получив хозяйское разрешение, Гай еще раз прислушался и только тогда легкой рысью пошел прямо к лосиной туше. Охотники еще издали услыхали, как там неистово заорали взбудораженные появлением волка крылатые мародеры.

Разогнав птичью братию, Гай побродил вокруг туши, тщательно принюхиваясь. Особенный интерес у него вызывали волчьи следы. Но следы были старые, и он только для порядка потыкал в них носом.

Утренняя прогулка неожиданно закончилась великолепным завтраком. Получив хозяйское благословение, Гай около часа ворочал неподатливые, схваченные морозом останки животного…

Новый поход к лосиной туше ничем от вчерашнего не отличался. Так же противно стрекотали сороки да на осиновом вершиннике хохлились и ругали непрошеного гостя вороны. Однако одно обстоятельство вызывало живой интерес не только у Гая, но и у охотников. В дальней кромке поля Гай нашел свежие следы своих собратьев. Волки там были, видимо, долго, потому что успели натоптать целые тропы. Следы охватывали лосиную тушу почти замкнутым кругом и только немного не доходили до ведущей к Устиновке дорожке.

Гай нервничал, часто отрывался от завтрака, вновь уходил к волчьим следам и только по свисту хозяина возвращался обратно.

На этот раз Гай закончил свой завтрак несколько необычно. Выгрызть изрядный кусок из лосиной шеины не представляло особых трудов, и к охотникам он явился с заготовленной впрок глыбой превосходного мяса. Такая рачительная хозяйственность просто обрадовала Барсукова. Вот это молодец! Ловко придумал. Кусочек пригодится.

Надев брезентовые рукавицы, Барсуков завладел добычей и уложил ее на берестовый лист. У самой Установки охотники разрубили мясо на несколько больших кусков и, забравшись на скирду, основательно упрятали его в соломе.

К ночи из «гнилого угла» поползли тяжелые тучи. Под их теплым покровом так и не успел затвердеть размягший за день снежок. К утру на вчерашние следы охотников пали первые лохматые снежинки. В полном безветрии снежные хлопья опускались, словно нехотя. Когда совсем рассвело, снег повалил сплошной белой массой.

В это утро на лесном поле побывали волки. Следов от них на снегу почти не было видно, зато на развороченной туше повсюду горели кровяные свежие оглоды. На растащенных по сторонам костях пухлыми горками громоздилась пороша.

Гай разволновался не на шутку. Вспахивая мордой пушистый снег, он суетился около туши, отбегал по невидимым тропам в поле, возвращался снова и наконец, минуя осинник, видимо, по выходному следу зверей, устремился в лес.

Завидев неладное, Барсуков властным свистом остановил его и тут же забрал на поводок.

— Ну, Кеша, настал и наш черед…

Не теряя времени, охотники вернулись к скирде. Мясо Барсуков извлекал из соломы в брезентовых рукавицах. Ловко орудуя остро отточенным топором, он зарядил четыре куска капсулами фторацетата бария и, уложив их на берестяной лист, потащил на лесное поле.

У лосиной туши охотники вновь спустили Гая со сворки. На этот раз волчина не стал терять времени на поиски и решил сперва как следует заправиться. Охотники его не торопили.

Отозвав, наконец, волка и передав его Кеше, Барсуков приблизился к туше и стал осторожно бросать потраву. Разбросанные им близ лосиных останков куски мяса сейчас же затонули в пушистом снегу.

Оглядев результаты своей работы, Барсуков машисто развернулся на лыжах и заскользил к стоящему на дорожке Иннокентию Федоровичу. Домой охотники шли молча.

* * *

Уходя от опасности после встречи в чистом поле, Лобастый знал теперь, что в районе его скитаний опять появился заклятый враг. Быть может, в иное время он бы немедленно бросил обжитые леса и ушел куда-нибудь далеко. Но теперь Лобастый был не один. Теперь он неотступно следовал за своей упрямой подругой.

На старой, заросшей пихтачом и лиственным мелколесьем вырубке волки дневали не первый раз. Повсюду непроходимой стеной ершился малинник и заросли такого «чапыжника», что через него и зайцу-то нелегко было продраться, не то что какому-нибудь любознательному охотнику.

Добравшись до места, отяжелевшая от обильной пищи волчица влезла на муравейник, раскидала его верхушку и грузным калачом плюхнулась на мягкое ложе. Постояв около подруги, Лобастый отошел в сторону, потоптался на старой лежке и, наконец, повернувшись головой к входному следу, устроился на покой. Сон матерого был тревожен и чуток. Скоро до его слуха донеслись далекие голоса кем-то потревоженных птиц. Лобастый вскинул голову. Сорочья стрекотня и воронье карканье неслось оттуда, где лежала туша лося. Скоро птицы умолкли, но Лобастый долго еще лежал с поднятой головой и, щурясь от теплого солнца, вслушивался в тишину леса.

В течение всего теплого дня и всей наступившей холодной ночи волки не вставали с нагретых лежек. От чрезмерной сытости зверей все еще тянуло ко сну и ленивому бездействию. Когда совсем рассвело, с далекого лесного поля опять пришли тревожные вести. Как и вчера, там волновались сороки. Лобастый опять долго и беспокойно вслушивался в их суматошную болтовню. На этот раз к далеким голосам прислушалась и волчица. Однако прошел еще целый день и полночи, прежде чем она встала с лежки и решилась, наконец, покинуть обжитое пристанище.