Вне рутины - [9]

Отвѣта не послѣдовало.

— Ты слышишь? — крикнула ей мать. — Слышишь, что я говорю?

— Слышу, слышу! Только оставьте меня въ покоѣ, дайте вы мнѣ самой распорядиться.

Мать потолкалась около запертой двери и опять крикнула:

— Да ты выйдешь къ намъ, когда генералъ-то придетъ?

— Хорошо, хорошо. Тамъ видно будетъ, — былъ отвѣтъ.

— Такъ выходи, голубушка, поскорѣй. Не выйдешь — безъ ножа меня зарѣжешь. Ну, успокой мать, ну, обѣщай мнѣ, что выйдешь! — упрашивала Манефа Мартыновна свою дочь.

— Приду! — крикнула та изъ-за двери.

— Ну, вотъ спасибо… ну; вотъ благодарю…

Манефа Мартыновна опять направилась въ столовую. Тамъ ее ждала кухарка Ненила.

— Дарья-то снова сидитъ у насъ въ кухнѣ, - сообщила она, вся сіяя улыбкой. — Пришла сказать, что генералъ уже побрились, умылись, одѣлись, но не приняли отъ Семена сапоги и приказали вновь перечистить. Все имъ сомнительно насчетъ глянцу…

— Ну, довольно, довольно. Ступай въ кухню… — махнула ей рукой Манефа Мартыновна.

— Сидятъ въ туфляхъ и на часы смотрятъ…

— Иди, говорятъ тебѣ!

Кухарка, шумя платьемъ, юркнула за дверь.

VII

Ровно въ семь часовъ у дверей Заборовыхъ раздался звонокъ. Манефа Мартыновна вздрогнула, выбѣжала изъ столовой въ гостиную, бросилась къ дверямъ спальни и крикнула:

— Соняша! да одѣвайся-же скорѣй! Онъ идетъ.

Но отвѣта не послѣдовало.

Манефа Мартыновна взглянулась въ гостиной въ зеркало, наскоро поправила прическу, кружевной фаншонъ на головѣ и быстро направилась къ прихожей, гдѣ кухарка Ненила успѣла ужъ отворить дверь и снимала съ гостя пальто.

Изъ прихожей послышалось раскатистое откашливанье, затѣмъ громкое сморканіе, словно кто трубилъ на трубѣ и, наконецъ, въ дверяхъ изъ прихожей въ гостиную показался Іерихонскій.

Іерихонскій былъ высокій старикъ, нѣсколько сутуловатый, не ожирѣвшій, съ немногими остатками волосъ на головѣ, около крупной лысины, гладко острижённый, съ большими оттопыренными круглыми ушами, съ совершенно обритымъ, какъ у актера, лицомъ, въ золотыхъ очкахъ и съ черными бровями надъ ними. Одѣтъ онъ былъ въ черный сюртукъ нараспашку, бѣлый жилетъ и имѣлъ на шеѣ орденъ. Въ рукѣ онъ держалъ шляпу-цилиндръ. Манефа Мартыновна слегка попятилась, чтобъ дать ему возможность войти въ гостиную. Іерихонскій сдѣлалъ два шага и произнесъ:

— Узнаю многоуважаемую хозяйку. Позвольте отрекомендоваться, Манефа Мартыновна. Антіохъ Захаровъ Іерихонскій, дѣйствительный статскій совѣтникъ моего Бога и государя. Прошу любить и жаловать.

— Очень пріятно познакомиться, Антіохъ Захарычъ… — проговорила Манефа Мартыновна, протягивая ему руку.

— Позвольте ужъ къ ручкѣ… досточтимая хозяюшка… Мы люди не новаго закала.

И наклонившись, Іерихонскій чмокнулъ Манефу Мартыновну въ руку своими сочными губами, а она поцѣловала его въ лысину и сказала, указывая на кресло:

— Прошу покорно садиться, Антіохъ Захарычъ.

Іерихонскій поставилъ на столъ шляпу и сѣлъ, а Манефа Мартыновна помѣстилась противъ него.

Онъ тотчасъ-же извлекъ изъ жилетнаго кармана часы, посмотрѣлъ на нихъ и проговорилъ:

— Ровно семь. Какъ приглашали, такъ и явился. Не опоздалъ ни минуты. Ужасно не люблю опаздывать и отъ ногтей юности пріучилъ себя къ аккуратности.

— Аккуратность прекрасная вещь… — поддакнула ему Манефа Мартыновна, не зная, что сказать въ отвѣтъ.

— Воспитываетъ характеръ-съ… — кивнулъ ей Іерихонскій. — И если-бы нынѣшнее юношество наблюдало надъ собой…

— О, современная молодежь очень неаккуратна!

— И напрасно. Совершенно напрасно. Согласитесь сами, что напрасно. Прежде всего надо наблюдать за природой. Въ природѣ все аккуратно — обязанъ и ты, смертный, подражать ей… Возьмемъ свѣтила небесныя, возьмемъ перемѣны временъ года, восходъ и заходъ солнца. Вѣдь солнце, напримѣръ, не взойдетъ ни на минуту позже, ни на минуту раньше противъ того времени, которое ему опредѣлено Всевышнимъ Судьей… Такъ долженъ и человѣкъ. Вотъ я, напримѣръ… Какъ поздно съ вечера я ни легъ-бы, а ужъ въ восемь часовъ утра я на ногахъ, четверть девятаго выхожу къ самовару… Но я зарапортовался. Я слишкомъ хвалю себя съ перваго раза и вы можете подумать, сударыня, что я эгоистъ, — спохватился Іерихонскій, помолчалъ нѣсколько секундъ и спросилъ: — А гдѣ-же молодая хозяюшка? Я про Софью Никоколаевну…

Манефа Мартыновна замялась, сдѣлала кислую гримаску, потомъ улыбнулась, взмахнула для чего-то руками, снова сложила ихъ на животѣ и только тогда произнесла:

— А она у меня сегодня что-то не того… Немножко хохлится. Впрочемъ, сейчасъ выйдетъ.

— Не совсѣмъ здорова? Боже мой! — чуть не вскричалъ Іерихонскій. — Такъ зачѣмъ-;е вы мнѣ непремѣнно сегодняшній вечеръ назначили для знакомства? Сколь ни лестна мнѣ такая поспѣшность, но я, многоуважаемая Манефа Мартыновна, могъ-бы и обождать при такихъ уважительныхъ обстоятельствахъ къ промедленію. Не зубки-ли у нихъ?..Тогда я могу предложить одно прекрасное симпатическое средство.

— Нѣтъ, она такъ… Съ утра она была весела и бодра, но вотъ къ вечеру немножко… Ну, и прилегла. Голова немножко болѣла… А теперь ничего… Теперь она одѣвается. Сейчасъ выйдетъ. Немножко неаккуратна. Она не въ васъ.

Послѣднія слова Манефа Мартыновна сказала тихо и улыбнулась.