Вне игры - [24]

Варвара Николаевна Рыжова, одна из великих старух Малого театра, была уже очень преклонных лет, но всё ещё играла в спектаклях. Конечно, руководство Малого театра не хотело расставаться с ней. Это была совершенно уникальная индивидуальность. Так вот, не помню в какой именно пьесе Н. А. Островского это случилось, но это и неважно. Сцена начиналась с того, что её вывозили в кресле на авансцену и она должна была говорить длинный монолог. Когда занавес открылся, Варвара Николаевна сидела в кресле. В зале все с благоговением смотрели на великую артистку. Она молчала. Пауза длилась довольно долго. Из-за кулис и от суфлёра стало раздаваться какое-то шипение. Зал замер. Внезапно Рыжова сконфуженно заморгала глазами и, улыбнувшись, сказала, обращаясь прямо к зрителям: «Душки мои! Всё забыла! — И, махнув за кулисы ручкой, добавила: — Всё сначала!» Зал просто взорвался овацией, когда снова открыли занавес и она начала свой монолог.

* * *

В пространстве сна не явлено границ

Ни нравственных, ни зримых, ни телесных.

Там обитают демоны без лиц,

Там без крыла взлетают в поднебесье.

Там вседозволенность людских страстей,

Там глубина паденья в подсознанье.

Великое прозрение людей

И бесконечность тайны мирозданья.

Вот ещё одна загадка человеческой души: это — сны!

Недавно мне опять приснилось, что я летаю. Боже, какой это был восторг! Главное, что всегда во сне я испытываю искреннее удивление от того, что, оказывается, летать очень просто. Но почему я забываю об этом и не пользуюсь своими руками, как крыльями? Что это, генетическая память, живущая в нас на протяжении многих веков, или предстоящий полёт Души? Где, в каком дальнем уголке подсознания хранится этот сон? Вопросы… вопросы… вопросы. И, может быть, когда-нибудь, отлетая, Душа узнает ответ. А пока…

Пока душа не отлетела.

Пока она в союзе с телом,

Благослови священный миг!

И, обративши взоры к Богу,

Проси Его продлить дорогу

Забот и радостей земных.

И вот мы гадаем, пытаясь объяснить, что означают наши сны. Знаю только, что после полёта во сне я просыпаюсь в таком радостном волнении! Это ощущение счастья и свободы долго живёт в моей душе. А вообще, я свои сны сама разгадываю. Несколько раз в жизни я видела провидческие сны. Чаще всего они предсказывали несчастья. Поэтому я этих снов боюсь. Но ведь кто-то посылает мне эту информацию?! Ещё одна загадка Замысла Божьего.

Но для артиста, конечно, самыми страшными бывают так называемые актёрские сны. Думаю, что нет ни одного артиста, который хотя бы раз в жизни не видел такого сна.

Я их видела уйму. То я знаю, что сейчас начнётся спектакль, а я никак не могу добраться до театра. Либо еду, либо бегу по незнакомым улицам, лабиринтам, а в голове только чувство ужаса.

То мне снится, что спектакль вот-вот начнётся, а у меня нет костюма или грима. Я начинаю примерять какие-то чужие вещи, но ничего не подходит. А при взгляде в зеркало вижу своё бледное, как бы стёртое лицо и не могу найти ни карандаша, ни помады, и вокруг ни у кого ничего нет под рукой. Но самое жуткое — это когда ты уже вышла на сцену и не знаешь роли. Помню, как я во сне умоляла рассказать мне хотя бы краткое содержание пьесы, чтобы сказать хоть что-нибудь своими словами.

А иногда в жизни происходят такие истории, что, рассказывая их, говоришь: «Это было как страшный сон!»

Помню гастроли Малого театра в Ленинграде. Играем на трёх площадках: на сцене Пушкинского театра, в Октябрьском зале и, кажется, где-то у Нарвской заставы. То есть в разных концах Ленинграда. А живём мы с моей любимой подружкой Таней Рыжовой в гостинице «Киевская». Мы молодые, нам весело, хорошо вместе, да и играем мы, естественно, или в небольших эпизодах, или в массовках практически во всех спектаклях Малого театра. Единственное, что нас огорчает, что играем на разных площадках. Режиссёрское управление находится в Пушкинском театре, и там вывешивают репертуар и занятость актёров в спектакле.

Зная, что Таня очень аккуратна и педантична, я прошу её накануне посмотреть, где я должна играть. Она как раз была занята в какой-то роли на сцене Пушкинского. Короче, она пришла в гостиницу расстроенная и сообщила, что завтра мы опять играем на разных площадках. Я — в Октябрьском «Ярмарку тщеславия», а она в Нарвском «Веер леди Уиндермиер». Назавтра мы сидим в номере и пьём чай, как вдруг раздаётся телефонный звонок, и дама из режиссёрского управления спрашивает меня металлическим голосом: «Виктория Владимировна, вы почему не на спектакле?» — «Как? — удивляюсь я. — Мне ведь надо позже ехать на «Ярмарку тщеславия». — «Вы сегодня играете «Веер леди Уиндермиер»! Немедленно поезжайте в Нарвский дворец. Там Бернар (помощник режиссёра) задерживает из-за вас антракт!» Вот это было как страшный сон! Кое-как одевшись, мы выскочили с Таней из гостиницы. Не могу описать, какие слова мы говорили друг другу и в адрес режиссёрского управления. Чудом нам удалось поймать сразу такси, и водитель, услышав, что произошло, помчался к театру. Всю дорогу бедная Танюшка божилась, что она ничего не перепутала. Я верила ей, но от этого было не легче. Уже в такси я загримировалась и расстегнула плащ и кофту, чтобы сэкономить время. Остановившись у театра, мы увидели, что публика ещё прогуливается в садике. Значит, Бернар ещё не начал второй акт. Таня уже не раз играла на этой сцене и знала расположение театра. Я же влетела в театр в первый раз, поэтому Таня, еле успевая за мной, кричала мне вдогонку: «Беги наверх! Теперь налево по лестнице! В конце коридора поворот! Беги прямо через сцену!» Лучше бы она этого не крикнула. Взмыленная, в расстёгнутом плаще, развевающемся на ходу, в расстёгнутой кофте и уже почти снимая юбку, я промчалась через сцену, на которой играла изящная музыка и прохаживались лорды, а дамы, обмахиваясь веерами, произносили дивный текст Оскара Уайльда. Поняв, что случилось, бедная моя подружка, ощутив двойную вину передо мной, успела остановиться за кулисами и зарыдала. А я, упав на колени перед Бернаром и тоже рыдая, запричитала: «Юлий Людвигович, как же так, мне сказали, что вы меня ждёте! Простите, простите меня, я всё перепутала!» Что я бормотала, захлёбываясь в слезах, я не помню. Но мудрый Бернар, видавший и не то в Малом театре, махнул рукой и, смеясь, сказал: «Да ладно, успокойся ты. Там ведь у тебя была одна реплика. Ну я решил без неё обойтись».