Вместе с флотом - [57]

Учитывая сложность положения, командир дивизиона и командир «Щ-421» решили в случае необходимости взорвать корабль, если возникнет угроза захвата его фашистами. Решение было объявлено экипажу. Все приняли это как должное. Подготовили корабль к взрыву, сделали по морскому обычаю приборку, навели чистоту, подготовили к действию все оружие, вплоть до ручного, чтобы дорого отдать свою жизнь, если придется схватиться с противником в неравном бою. В это же время состоялось открытое партийное собрание, на котором несколько моряков были приняты в ряды ВКП(б). С того момента весь экипаж лодки состоял из коммунистов.

Снова показался норвежский берег, на котором были расставлены вражеские посты. Только снежные заряды, часто проносившиеся над морем, мешали гитлеровским наблюдателям обнаружить потерпевшую аварию лодку. Положение осложнялось, и все на борту «Щ-421» продолжали оставаться на боевых постах, готовые к действию, как только последует приказ командира. В том, что Котельников найдет их, они не сомневались, но дрейф мог опередить его. Ветер свежел, волнение моря усиливалось, берег приближался.

Котельников нашел «Щ-421» через сутки. Четыре попытки взять изуродованный взрывом корабль на буксир, предпринятые экипажами обеих лодок, не увенчались успехом: волнение моря уже было таким, что всякий раз лопались буксирные концы, заводимые на «щуку», и даже вырвало кнехты.

Все это происходило на виду у противника, возле берега.

После четвертой попытки, в минуты, когда над лодками появился фашистский самолет-разведчик, Котельников предложил экипажу «Щ-421» перейти на борт «К-22». Колышкин, Видяев и механик не согласились с этим предложением: они еще надеялись спасти корабль. Тогда Котельников доложил мне обстановку, и я поручил ему передать Колышкину и Видяеву мой приказ: «Личному составу «Щ-421» перейти на борт «К-22», аварийную лодку подорвать торпедой и затопить...»

Видяев расплакался, когда докладывал о последних минутах своего корабля. Его взволнованность передалась всем, кто присутствовал при докладах возвратившихся подводников, и я в этот момент больше, чем когда-либо, убедился, что передо мной и настоящий советский командир, и настоящий моряк. Хотя Видяев родом откуда-то из-под Курска, но еще подростком связал свою жизнь с морем, с Заполярьем. Это, безусловно, моряк по призванию.

Он последним покинул «Щ-421». Предпоследним ушел Колышкин.

Как только оба они оказались на борту «К-22», Котельников увел «катюшу» на положенную дистанцию и выстрелил в поврежденную лодку торпедой. После этого, зафиксировав гибель «Щ-421», он направился в базу, преследуемый некоторое время вражескими самолетами, которые были наведены разведчиком, умело ушел от них и благополучно возвратился в Полярное.

Такова эта история, которой могут гордиться североморцы, хотя она также связана с гибелью корабля.

Гибель гибели рознь. Война без потерь немыслима, и все дело в поведении людей, особенно в поведении командира.

Пример Видяева и Колышкина — это пример не только для подводников, но и для всех на флоте.

* * *

Дата за датой мелькают передо мной на страницах дневника. Вот записи, сделанные на протяжении девяти месяцев с лишним: с конца декабря 1942 года, то есть с момента прекращения поисков «Сокрушительного», и вплоть до осенних происшествий 1943 года на коммуникациях в Арктике, точнее, в Карском море. Срок большой, произошло за это время немало всякого, есть о чем вспомнить и порассуждать наедине с дневником. Например, о случае с Курзенковым, который, несомненно, останется в истории Северного флота. 28 февраля 1943 года, то есть полярной ночью, самолет Курзенкова был подбит над вражеским аэродромом и загорелся. Раненный осколком при разрыве снаряда, летчик сумел довести горящий самолет до нашей территории, почти до своего аэродрома, после чего выбросился, не раскрывая парашюта, чтобы не попасть под удар падавшего самолета, представлявшего собой пылающий факел. Пролетев около двух тысяч метров, Курзенков открыл парашют, ощутил сильный рывок, сорвавший унты и меховую перчатку (на земле в это время было около тридцати градусов мороза), но не почувствовал, что скорость падения замедлилась. Иссеченные осколками ремни парашюта не выдержали рывка и оторвались вместе с парашютом. Короче говоря, Курзенков достиг земли с непогашенной парашютом скоростью падения. Спасло его только то, что при падении он попал в глубокое ущелье, занесенное снегом. Тем не менее у него от удара были травмированы внутренние органы, выбита из сустава рука, повреждена нога, разорвана почка. И все-таки он нашел в себе силы достать пистолет и дважды выстрелил в воздух, чтобы привлечь внимание. Его нашли, доставили в госпиталь и доложили мне. Узнав, что произошло, я обратился к Д. А. Арапову, который находился в Полярном. Торпедный катер тут же доставил главного хирурга флота в госпиталь, куда был перевезен Курзенков.

Четырнадцать суток Дмитрий Алексеевич Арапов дрался со смертью за жизнь Курзенкова и сделал почти невозможное. И победил. В июле Курзенков вышел из госпиталя здоровым человеком. Здоровым, если не считать ограничений, связанных с тем, что осталось на всю жизнь в результате травмы внутренних органов. Свое он уже отлетал, а все, что успел сделать, дало ему право быть Героем Советского Союза, которым он и стал 25 июля 1943 года.