Влюбленный воин - [41]

Берти неотрывно смотрела на подвеску и странные символы, выгравированные на ней. Внезапно ее охватила дрожь, и она бессознательно облизнула пересохшие губы.

— Это украшение, — продолжал Фаро, — находилось в моей семье много поколений и переходило от отца к сыну. Было время, когда я мог бы одарить тебя всеми сокровищами, принадлежавшими моей семье. Но теперь могу предложить только вот это.

— О, Фаро!.. — выдохнула Берти, и глаза ее наполнились слезами. — Твое богатство — ничто по сравнению с моей любовью к тебе.

— Так ты примешь этот знак моей любви к тебе, чтобы он заменил меня, пока я не вернусь? — спросил Фаро, по-прежнему держа перед собой цепочку.

Девушка покраснела и кивнула. Ее обуревали столь сильные чувства, что она не могла вымолвить ни слова. Наконец она наклонила голову, и Фаро осторожно надел цепочку ей на шею, так, чтобы подвеска оказалась под платьем, между грудей.

— Ты оказала мне великую честь, — сказал он, поцеловав ее.

— Нет, Фаро. — Она взяла его лицо в ладони и пристально посмотрела ему в глаза. — Это ты оказал мне честь. Я никогда даже не надеялась… — Горло ее сжал спазм, предвещающий слезы. — Я думала, что меня нельзя полюбить.

Фаро осторожно провел ладонью по ее щеке, утирая слезы, а потом снова ее поцеловал.

— Ты похожа на самый прекрасный лотос, — сказал он. — Твое тело — полное и гладкое, как кремовые лепестки цветка, открывающиеся для меня. Когда я рядом с тобой, я как будто молюсь в самом святом из храмов.

Солейберт разрыдалась от счастья.

— О, Фаро, пожалуйста, — умоляла она, — не покидай меня. Я не смогу вынести мысли о столь скорой разлуке с тобой.

— О, мой цветок, — пытался он ее утешить, — это совсем ненадолго. В мое отсутствие ты будешь чувствовать мою любовь каждое мгновение.

Фаро отстранился и сжал пальцами подвеску, висевшую меж ее грудей. Поцеловав украшение, он вернул его на место и с нежностью прошептал:

— О, миледи Солейберт… — Ее имя прозвучало в его устах как шелест тончайшего шелка.

Влюбленные обнялись и крепко прижались друг к другу. Но тут послышался голос Баррета — он звал Фаро, — и им пришлось разомкнуть объятия.

— Я буду тебя ждать, — прошептала Берти; теперь она уже забыла о печали и была полна решимости.

Фаро кивнул и запечатлел на ее устах последний поцелуй.

— Однажды я подарю тебе вместе с самой прекрасной мангалсутрой нечто такое, что мог создать только Господь. И с сегодняшнего дня ты всегда будешь моей.

Берти улыбнулась и отстранилась от него. Окинув взглядом окрестные холмы, тихо сказала:

— А теперь уезжай побыстрее, иначе я не смогу это вынести.

Осознав мудрость ее слов, Фаро тут же поднялся и поспешно исчез за стенами Гринли.

Берти же еще долго сидела на траве, сидела до тех пор, пока небольшой отряд воинов, направлявшихся в Лондон, не выехал из ворот замка. Фигуры всадников постепенно уменьшались и вскоре скрылись за грядой холмов.

Но последний из всадников задержался на гребне холма и развернул своего вороного коня — словно хотел вернуться обратно к замку.

Берти тут же поднялась на ноги и, глядя на всадника, помахала ему рукой.

— Счастливого пути, любовь моя, — прошептала она. Конь взвился на дыбы, потом развернулся и тоже исчез за холмом.

Тихонько вздохнув, Берти медленно направилась к замку.

Ворвавшись в дом, Хейд хлопнула дверью с такой силой, что на полках вся утварь задребезжала.

— Святая Корра! — воскликнула Минерва.

— Боже милосердный… — пробормотал Руфус, сидевший за столом. Надзирая за посевными работами, он натрудил руки до водяных мозолей, и теперь Минерва обрабатывала их мазью, чтобы потом перевязать.

— Что с тобой, моя фея? — спросила Минерва. — Что случилось?

— Нечего особенного, — ответила Хейд. Швырнув свой недавно собранный мешочек в угол, она вышла на середину комнаты и, скрестив на груди руки, уставилась на Руфуса. — Не пора ли тебе заканчивать, Минерва? — спросила она, нахмурившись.

— Я могу и сам перевязать себе руки, — в смущении пробормотал Руфус; ему хотелось побыстрее убраться отсюда — подальше от разгневанной Хейд.

Хейд направилась к соседней комнате. Обернувшись, сказала:

— Да, это было бы замечательно, Руфус. Всего хорошего.

Руфус тотчас же вскочил на ноги.

— Нет, сиди, — приказала Минерва. Руфус послушно сел, а старуха повернулась к девушке: — Хейд, я терпеть не могу твоих детских истерик и скандалов. Придержи свой язычок. — Она взяла чистый лоскут и принялась перевязывать руку Руфуса. — А если не можешь сдержаться, отправляйся куда-нибудь в другое место.

Хейд вздохнула и пробормотала:

— Это не скандал и не истерика, Минерва. Просто я… — Она снова вздохнула.

— Хейд, дорогая, потерпи немного, — проговорила старуха. — Сейчас я закончу дело, и ты все мне расскажешь.

Тут с полки вдруг съехал горшок и, упав на пол, разлетелся вдребезги.

— Господь милосердный… — прошептал Руфус.

Хейд даже не взглянула на разбитый горшок. Приблизившись к Минерве, она пристально на нее посмотрела, затем процедила сквозь зубы:

— Что ж, очень хорошо. — Еще один горшок обрушился на грязный пол. — Я подожду.

Минерва с невозмутимым видом принялась перевязывать другую руку Руфуса.

Третий горшок треснул прямо на полке, где стоял. Минерва подняла голову и проворчала: