Влюбленный бес. История первого русского плагиата - [3]
– А мне почем знать? Я не крестил ее! – досадовал Павел на заминку.
– Я и сам никого от роду не крестил, а все ж таки знаю наперечет и твои лета и всех кто со мной запанибрата.
«Однако я спешу, – хотел сказать Павел».
– Однако не в том дело, что ты спешишь – перебил его мысль Варфоломей, – я давно решил забраться туда с твоей помощью. Погода чудная, я рад погулять. Веди меня с собою.
– Право слово не могу, – отвечал Павел с неудовольствием, – они не любят незнакомцев. Прощай, мне нельзя терять времени.
– Послушай, Павел, это я теряю свое время – сказал Варфоломей, сердито останавливая его рукой и устремляя особенный взгляд какой всегда покорял слабого юношу. – Не узнаю тебя. Вчера ты скакал как сорока, а теперь надулся как индийский петух. Что это значит? Я не в один дом возил тебя только из дружбы. Потому и от тебя вправе того же потребовать.
– Так! – отвечал Павел в смущении, вспыхнув от его насмешек и понимая правоту дружеской просьбы – Но знаю наперед, что тебе там будет скучно.
– Пустая отговорка, – понял его расчеты Варфоломей, – если хочу, стало, не скучно. Веди меня непременно, иначе ты мне не товарищ.
Павел окончательно замялся, и, собравшись с духом, наконец, сказал то, что прятал в душе:
– Слушай, Варфоломей, ты мне друг! Но я знаю, для тебя нет ничего святого. Вера хороша собой, непорочна как ангел, но душа ее не искушена в светских затеях. Она перед тобой как голубка. Даешь ли ты мне честное слово не расставлять сетей птицелова против ее невинности.
– Вот нашел присяжного волокиту! – оборвал Варфоломей с адским смехом презрения. – С какой стати? Честного слова тебе я ни за что не дам. Не для тебя мое честное слово. Ты должен мне либо верить по дружбе или со мною рассориться. Вези с собой или – давай левую.
Юноша глянул на грозное лицо Варфоломея, рассудил, что ссора с ним есть верная гибель сладких привычек; сердце героя дрогнуло, и он согласился. Приятели взяли извозчика и покатили на Васильевский остров к уединенному домику. Солнце сияло. Ветерок играл рябью Невы. Игла адмиралтейства грозила шведу позолоченным пальцем. Колокола звали к обедне. Улицы были полны народом. Даже кучер, подумав, снял свой вечный армяк и подложил под седалище.
Вера вышла навстречу коляске и сразу переменилась в лице.
Черты Варфоломея были хорошо ей знакомы.
Уж не раз, у храма божья на 6-й линии, выходя после молитвы с душою, полной смирения, она замечала высокого белокурого незнакомца, стоящего у каменного столпа в притворе Андреевской церкви, сложившего на груди руки наполеоном и устремившего на нее особенный взгляд серых глаз, который в один миг пресекал все набожные помыслы молодой барышни. Но не любовной силою сковывал этот проникающий взор бедную Веру, не надеждой на чувство, а леденил сердце девушки страхом, трепетом и тоской неизъяснимой.
Что ж, Варфоломей был хотя и немолод, но статен, лицо имел правильное, но, вот какая черта! лик его не отражал движений души, а подобно маске скрывал все истины сердца. Такое лицо обычно выдерживает банкомет в минуты крупной игры, чтобы не дать соперникам выигрыша. А френолог Галль верно б заметил по костяным шишкам, – попадись ему в руки череп Варфоломея, – что этот череп есть орган гордыни, вместилище для умов, отверженных Богом.
Робким приветствием ответила девушка на поклон Варфоломея.
Старуха ж от всей души благодарила Павла за новое знакомство: дородный гость, пусть не красив и не молод; но тщательно одетый товарищ его, ростом в покойного муженька, хозяйке крайне понравился, а по привычке следить за мужским полом она уже видела в нем жениха для своей Веры.
Впрочем, Вера осмелилась скрыть свое тихое смущение, и едва ли кто-нибудь заметил трепет душевной свечи кроме самого Варфоломея, который тайно следил за нашей голубкой глазами голодного коршуна.
Он завел разговор, и захотел быть любезнее и умнее, чем когда-нибудь прежде. И ему это легко удалось. Павел не верил своим ушам – никогда еще Варфоломей не был так красноречив. Заговорили, конечно, о Наполеоне, чьи успехи в тот год поразили Европу. Павел клялся, что француз не посмеет пойти войной на Россию. Варфоломей уверял, что война наступит уже в следующий год, что неприятель будет теснить русскую оборону до последней черты и хотя кровавая битва докажет равенство двух армий, но скажется перевес гения, что Москва французами будет взята, и даже выгорит дотла от пожара, но говорил об этом с такими шутками, и причудами, что верить его словам было просто нельзя. Вдова ссылалась на верные карты, где фармазону грозила смерть от измены с дамой червей. Кухарка Пелагея божилась, что того француза подменили еще в младенстве и кто он, и как звать – неведомо. Вера молчала.
Час пролетел незаметно. После деревенского обеда, вдова по обычаю решила вздремнуть, а у гостей и Веры последовала прогулка втроем на взморье, где пешеходы в шесть глаз любовались горой облаков над морем и парусами плывущей вдали эскадры. После все воротились домой к чаю, который кухарка украсила сладким пирогом, а старуха вдова принялась за любимое дело – гадание в карты. Она хотела раскинуть колоду на судьбу дочери. Но сколько ни трудилась раскладывать засаленные пары на ломберном столике, как нарочно ничего не выходило. Все выпадали «шестерки», да «пики».
