Влюбленные женщины - [28]

— Мне найдется комната? — спросил Беркин.

В ответ слуга только расплылся в улыбке и что-то пробормотал.

Джеральд чувствовал в отношении слуги некоторую неуверенность: высокий, стройный и сдержанный, он выглядел совсем как джентльмен.

— Кто ваш слуга? — спросил он у Холлидея. — Шикарно выглядит.

— О да! Это потому, что на нем чужая одежда. На самом деле он далеко не так шикарен. Мы подобрали его на улице, он голодал. Я привел его сюда, а один мой друг дал ему свой костюм. Он может быть кем угодно, только не тем, кем вам кажется; его единственное достоинство в том, что он не говорит по-английски и ничего не понимает, и потому абсолютно безопасен.

— Он очень нечистоплотен, — быстро и тихо проговорил русский юноша.

В этот момент слуга появился в дверях.

— Что тебе надо? — спросил Холлидей.

Мужчина заулыбался и робко пробормотал:

— Хочу говорить хозяин.

Джеральд с любопытством наблюдал за этой сценой. Стоявший в дверях мужчина был красив, хорошо сложен, держался с достоинством, выглядел благородно и элегантно. И все же был наполовину дикарем, с глупым видом скалившим зубы. Холлидей вышел в коридор, чтобы поговорить с ним.

— Что? — послышался его голос. — Что? Что ты говоришь? Повтори. Как? Ты хочешь денег? Хочешь еще денег? Но зачем они тебе? — Араб что-то смущенно забормотал в ответ. Холлидей вернулся в комнату, тоже глупо улыбаясь.

— Он говорит, ему нужны деньги, чтобы купить нижнее белье. Может кто-нибудь дать мне шиллинг? Спасибо, шиллинга хватит, чтобы купить все необходимое. — Холлидей взял деньги, протянутые Джеральдом, и снова вышел в коридор, откуда донесся его голос: — Больше денег не требуй, ты и так получил вчера три шиллинга и шесть пенсов. Больше просить нельзя. Неси поскорее чай.

Джеральд огляделся. Обычная лондонская гостиная в доме, приобретенном вместе с обстановкой — разностильной, но не лишенной приятности. В ней находилось несколько деревянных скульптур с западных островов Тихого океана; необычный вид этих скульптур вызывал беспокойное чувство, в них было нечто от человеческих эмбрионов. Одна скульптура изображала сидящую в странной позе женщину с выпирающим животом, которая, похоже, испытывала сильную боль. Молодой русский объяснил, что она рожает, сжимая концы ремня, свисающего с плеч, и тем самым усиливая схватки. Искаженное, недоразвитое лицо женщины вновь вызвало у Джеральда представление о зародыше, мимика лица была очень выразительной, передавая впечатление от сильнейшего физического переживания, когда сознание отключается.

— Эти скульптуры довольно непристойны, — сказал Джеральд неодобрительно.

— Не знаю, — быстро пробормотал русский юноша. — Никогда не понимал значение слова «непристойность». Мне кажется, они очень хороши.

Джеральд отвернулся. В комнате висели также две современные картины, написанные в футуристической манере, стоял большой рояль. Завершала убранство вполне приличная мебель, обычная для сдаваемых лондонских домов.

Сняв шляпку и жакет, Минетта уселась на диван. Было очевидно, что она здесь давно своя, но сейчас чувствует себя не в своей тарелке, не совсем понимая свое положение. В настоящий момент она ощущала связь с Джеральдом, но не знала, как относятся к этому другие мужчины, и размышляла, как лучше вести себя в подобной ситуации. Она решила довести приключение до конца. Сейчас, в одиннадцать часов, отступать уже нельзя. Лицо ее пылало, словно в схватке, во взгляде были сомнение и одновременно сознание неизбежности происходящего.

Слуга принес чай, бутылку кюммеля и поставил поднос на столик перед диваном.

— Минетта, разлей чай, — попросил Холлидей.

Девушка не двинулась с места.

— Прошу тебя, разлей, — повторил просьбу Холлидей, предчувствуя недоброе.

— Теперь не то что раньше, — отозвалась она. — Я здесь не из-за тебя, а только потому, что меня пригласили другие.

— Дорогая Минетта, ты прекрасно знаешь, что сама себе хозяйка. Можешь пользоваться этой квартирой без всяких условий, я тебе много раз это говорил.

Ничего не ответив, она молча взяла чайник. Сидя вокруг столика, они пили чай. Девушка держалась спокойно и сдержанно, но Джеральд ощущал пробегавший между ними ток с такой силой, что перед этим отступали все условности. Его смущали ее молчание и сосредоточенность. Как к ней подступиться? И в то же время он чувствовал неизбежность грядущего, полностью доверяя этой магнетической связи. Его смущение было поверхностным: прежние представления об этикете были вытеснены; здесь каждый вел себя так, как ему хотелось, без оглядки на условности.

Беркин поднялся. Был почти час ночи.

— Пойду спать, — сказал он. — Джеральд, я позвоню тебе утром, или ты позвони мне сюда.

— Договорились, — ответил Джеральд, и Беркин вышел из комнаты.

После его ухода Холлидей, обращаясь к Джеральду, проговорил наигранно веселым голосом:

— Послушайте, почему бы вам не заночевать здесь? Оставайтесь!

— Но вы не можете приютить всех, — сказал Джеральд.

— Да нет, могу. Помимо моей здесь еще три спальни. Оставайтесь, прошу вас. Постели застелены — здесь всегда кто-нибудь остается, мне нравится, когда в доме много народу.

— Но теперь, когда приехал Руперт, свободны всего две комнаты, — произнесла Минетта холодным, враждебным голосом.