Влюбленные лжецы - [73]

— Просто замечательно, — сказала Джилл. — И он еще молод?

— Ему тридцать восемь. Совсем не стар для своего бизнеса.

— Обожаю, когда все так, — пылко сказала Джилл. — Люблю, когда мужчина ставит перед собой цель и добивается, чего хочет.

Вуди Старр сидел, с легкой самоуничижительной улыбкой уставившись в свой бокал: он прекрасно знал, что никогда не имел больших амбиций и мало чего добился в жизни, если не считать этого дурацкого сувенирного магазинчика на Голливудском бульваре.

— Он женат? — осторожно поинтересовалась Джилл.

— О да! Прекрасная жена, правда, детей нет. У них прекрасный дом в Пасифик Палисейдз.

— Может, как-нибудь привезешь их сюда, Ральф? Им бы понравилось, как ты думаешь? Мне бы очень хотелось с ними познакомиться.

— Ну конечно, Джилл, — сказал Ральф, хотя на его лице отразилось явное замешательство. — Думаю, они с радостью примут это приглашение.

Разговор перешел на другие темы, потом все надолго свелось к шуточкам и болтовне ни о чем или к понятным только посвященным намекам на старые добрые времена, которых Джек понять не мог. Он выискивал возможность покинуть компанию, прихватив с собой Салли, но она явно наслаждалась происходящим и все время смеялась, так что ему оставалось лишь набраться терпения и улыбаться.

— Послушай, Джилл, — сказал Кикер, возникнув в дверях гостиной, и тут Джек впервые заметил, что мальчик обращается к матери по имени. — Мы есть-то будем?

— Не жди меня, Кик. Пусть Ниппи тебя покормит. Мы скоро закончим.

— …И этот дурацкий разговор по поводу обеда повторяется у них каждый вечер, — сказала Салли, когда они с Джеком уже ехали в машине на побережье. — Кикер всегда спрашивает: «Мы есть-то будем?» — и она каждый раз дает ему один и тот же ответ, как будто это не каждый день происходит. Иногда Джилл садится за стол в пол-одиннадцатого или в одиннадцать вечера, когда еда уже никакая, но к этому времени они все уже настолько пьяные, что это не имеет значения. Если б ты видел, какие куски мяса они выбрасывают! О господи, если б у нее было чуть больше… даже сама не знаю чего. Мне просто хочется… впрочем, неважно. Мне так много всего хочется…

— Я знаю, — сказал он, сжимая рукой ее тугое бедро. — Мне тоже хочется.

Они довольно долго ехали молча, потом она спросила:

— А Ральф тебе понравился?

— Не знаю. У меня не было возможности с ним поговорить.

— Надеюсь, ты узнаешь его лучше. Мы с Ральфом давно дружим. Он очень милый.

Джек вздрогнул в темноте. Раньше он не слышал, чтобы она использовала это выражение или еще какую-либо из этих вздорных фраз, характерных для шоу-бизнеса: «очень приятный человек», «женщина с сильным характером». Но ведь она родилась на окраине Голливуда, долгие годы проработала в голливудском агентстве, целыми днями слушала, как говорят здешние обитатели. Стоит ли удивляться, что их манера говорить проникла и в ее речь?

— Ральф — гаваец, — пояснила она. — Он учился в колледже с тем парнем, о котором я тебе рассказывала, — тот, с которым жила Джилл, когда я у нее поселилась. Мне кажется, Джилл жалела этого болезненно застенчивого гавайского мальчика, у которого, казалось, и радостей-то в жизни никаких не было. Потом выяснилось, что ему негде жить, и она разрешила ему поселиться в большом помещении на первом этаже, в главном флигеле — ну, ты знаешь: с французскими дверьми, выходящими на бассейн. Для него это, конечно, было счастьем; вся его жизнь изменилась. Он мне как-то сказал — через несколько лет, уже после того, как съехал отсюда: «Приглашать девушку на свидание было для меня все равно что рвать зубы: на что может рассчитывать смешной, маленький, плохо одетый человечек? Но когда они видели, где я живу, само место, начиналась сказка. Достаточно было влить в девушку две-три рюмки спиртного, и вот мы уже купаемся голыми в бассейне. А уж после этого добиться всего остального — и вовсе пара пустяков». — Тут голос Салли оборвался раскатами бесстыдного смеха.

— Да, хорошо, — сказал Джек. — Хорошая история.

— А потом Ральф говорил мне: «Я всегда знал, что все это обман, но говорил себе: Ральф, если уж и тебе суждено стать фальшивкой, так будь, по крайней мере, подлинной фальшивкой». Прелестно, правда? То есть, конечно же, все это смешно и нелепо, но при этом так мило.

— Да, ты права.

Ночью, когда Салли заснула, он лежал, прислушиваясь к тяжелым ударам, грохоту и шипению волн, накатывающихся на берег, и в голове у него вертелось: бывало ли, чтобы Шейла Грэм отозвалась о ком-нибудь как об «очень милом человеке»? Может быть, и да, а может, в ее время был в ходу какой-нибудь иной голливудский жаргон, против которого Фицджеральд и не думал возражать. Он-то знал, что Зельдой ей стать не суждено никогда — может быть, он и любил ее отчасти именно поэтому. Держал себя в руках ради нее, умирал от желания выпить, но не давал себе расслабиться, вложив всю оставшуюся у него энергию в написание отрывочных начальных глав «Последнего магната». Скорее всего, он испытывал смиренную благодарность к ней уже за одно то, что она была рядом.

Несколько недель они прожили по-домашнему, как супружеская пара. Кроме тех часов, когда она была в офисе, они все время проводили у него дома. Подолгу гуляли вдоль берега моря, находили новые места, чтобы передохнуть и немного выпить. Часами разговаривали. «Ты никогда мне не надоешь», — говорила она, и дыхание его становилось глубже и свободнее, чем в прежние годы, да и работа над сценарием продвигалась гораздо успешнее. После обеда, бывало, отрывая глаза от рукописи, он видел Салли, свернувшуюся клубком на пластиковом диване под лампой. Она вязала толстый свитер Кикеру на день рождения, и это зрелище наполняло его ощущением порядка и спокойствия.