Влюбленные - [48]

— Осмелюсь предположить, все они поголовно были выпускниками частных подготовительных школ?[19]

— Что-то вроде того. Это были врачи престижных специальностей, перспективные молодые наследники огромных состояний или будущие владельцы процветающих семейных предприятий.

— Я так и думал, можешь не продолжать. Джереми, однако, был слеплен из другого теста…

— Зато у него были серьезные намерения. И держался он уважительно, но в то же время с достоинством. Со временем папа его полюбил, во всяком случае, они отлично ладили.

Доусон в задумчивости раскручивал в бокале последний глоток вина.

— А родители Джереми? Какими они были?

— К тому моменту, когда мы познакомились, они уже умерли.

— А братья или сестры у него были?

— Нет. Джереми был круглым сиротой. Вообще-то это довольно печальная история… Его родители погибли во время пожара вскоре после того, как он закончил школу. Он не любил об этом говорить.

— Да, это настоящее горе.

— Еще какое! Джереми остался совершенно один на свете, к тому же его дом сгорел. У него не осталось абсолютно ничего — ни фотографий, ни каких-то вещей, которые напоминали бы ему о детстве и юности.

— Гм-м… — Доусон нахмурился, усваивая полученную информацию. — Ваш брак был счастливым?

— Поначалу — да. Очень.

— Вы не ссорились? Не изменяли друг другу?

— Нет. По крайней мере, я ему не изменяла, да и Джереми, я думаю, тоже. До тех пор, пока он не встретил Дарлен Стронг.

— Когда он попал в Афганистан?

— В первый раз? Летом две тысячи седьмого года.

Доусон быстро произвел в уме какие-то подсчеты.

— Вообще-то он был уже староват для боевых действий. На войну у нас обычно отправляют молодежь.

— Он был отличным специалистом, и его завербовали. Он был нужен там.

— Как сам Джереми отнесся к этой поездке?

— О, ему очень хотелось поскорее оказаться в действующей армии даже несмотря на то, что он еще не забыл Ирак. Ну а я, по совести сказать, была не особенно рада. Во-первых, я боялась, как бы его там не убили. Во-вторых, мне было ужасно обидно, что Джереми очень долго не увидит Хантера: как он растет, лопочет, делает первые шаги. Ведь к тому моменту, когда Джереми отправили в Афганистан, нашему старшему сыну исполнилось всего несколько месяцев.

— Вот это и называется «не везет»! — пробормотал Доусон, и Амелия слабо улыбнулась.

— Я сама частенько это повторяла, но не вслух, а про себя. В письмах к Джереми я, напротив, старалась не показывать своего огорчения и своей досады. Не хотелось, чтобы он чувствовал себя виноватым за то, что ему пришлось нас оставить. Джереми и сам считал, что эта командировка подвернулась ему не особенно вовремя, но поехать он хотел. Я бы даже сказала — он готов был принести эту жертву, потому что считал службу родине своим священным долгом.

— Так Джереми был патриотом? Он любил Америку?

— Конечно! А почему тебя это удивляет?..

— Потому что… потому что в наше время это редкое качество. Мне, например, довольно трудно поверить, что Джереми… Скажи, он никогда не говорил, что войны, которые ведет Америка и в которых ему приходится участвовать, могут быть несправедливыми и что на самом деле за ними стоят политические и финансовые интересы правительства, а вовсе не забота о благополучии простых американцев?

— Джереми был морским пехотинцем, офицером, он давал присягу… С чего бы ему говорить что-то подобное? Или ты на что-то намекаешь?

— Я ни на что не намекаю, просто в последние годы это самые обсуждаемые темы. Демократия, которую мы якобы несем другим народам, и цена, которую мы за это платим… — Доусон заглянул в свой бокал, где еще оставалось немного вина, но пить не стал. — Итак, в конце концов Джереми вернулся домой. Что было дальше?

— Дальше?.. — Амелия вздохнула. — Я сразу заметила, что Джереми стал другим. Он был рад снова оказаться дома, но он перестал радоваться жизни: стал реже улыбаться и почти совсем не смеялся. Несколько раз я обращала внимание, что он сидит с отсутствующим видом и смотрит в пространство перед собой. Если Джереми видел, что я это заметила, то пытался перевести все в шутку, но мне было совершенно ясно, что на самом деле ему не до смеха. Кроме того, его стало все раздражать… Сильнее всего на него действовал детский плач, особенно если он раздавался в тот момент, когда мы… — Амелия бросила быстрый взгляд на Доусона, но сразу опустила глаза. — …когда Джереми требовалось все мое внимание.

Сексуальный подтекст этой последней фразы заставил обоих почувствовать себя неловко, поэтому они довольно продолжительное время молчали. Подсознательно Амелия ждала очередного вопроса, но его все не было. Они только смотрели друг на друга и ничего не говорили. Прошло добрых пять минут, прежде чем Амелия вспомнила слова Доусона насчет того, что молчание часто бывает выразительнее всяких слов.

— Мне сейчас очень неловко об этом говорить, — призналась она — очень тихо, словно подчеркивая свое нежелание возвращаться к недавнему прошлому, — но я почувствовала облегчение, когда Джереми снова отправился в Афганистан. Он как будто забрал с собой все напряжение, которое я испытывала, пока он жил дома. Да и Хантер стал намного спокойнее, уравновешеннее и почти не доставлял мне хлопот. Это было очень кстати, потому что через несколько недель после отъезда Джереми я обнаружила, что снова беременна.