– Пятнадцать.
Джейн решила, что теперь ее черед фыркать.
– Быть может, Бакстон захочет это приобрести? – сказала она.
– Может быть, – ответил Форсайт, пожав плечами.
Джейн забрала сахар и направилась к дверям.
– Хорошо! – бросил лавочник ей вслед. – Двадцать!
Она обернулась:
– Восемьдесят.
– Шестьдесят.
– По рукам, – улыбнулась Джейн.
Она вышла из лавки с банкнотами в кармане. Форсайт заплатил ей за фунт сахару раз в триста больше, чем с нее взяли в двадцать первом веке. Довольная своей первой сделкой, она гордо выпятила грудь. Шестьдесят шиллингов! Этой суммы хватит на годовой запас бумаги и чернил.
Джейн вытянула правую руку и пошевелила уставшими пальцами. Утром она писала четыре часа кряду и теперь спешила вновь усесться за работу. Бросив в огонь рукопись «Первых впечатлений», ее матушка, как выяснилось, сослужила ей неплохую службу. Джейн помнила все слово в слово. Казалось бы, оставалось лишь записать, но что-то как будто бы удерживало ее от механического повторения ранее написанного. Своим сочинительством она по-прежнему показывала обществу зубы, ее герои по-прежнему попадали в нелепейшие положения и говорили колко, без обиняков. Однако теперь она глубже сопереживала им и хотела, чтобы они одерживали победы не благодаря глупости окружающих, а благодаря таким любопытным свойствам, как живость ума и чувство собственного достоинства. Шутки остались (мир давал для них не меньше поводов, чем раньше), но теперь Джейн потешалась надо всем, кроме любви. Ее сердце оказалось мягче, нежели она думала прежде.
Две молодые дамы, стоявшие на улице, захихикали, прикрыв рты руками в кружевных перчатках. После несостоявшейся помолвки и кратковременного исчезновения Джейн местные женщины распустили слух, будто она страдает истерией. Их намеки на странность ее поведения были, пожалуй, не совсем абсурдны. Так или иначе, теперь она нигде не была желанной гостьей, и люди на улицах провожали ее шепотком и косыми взглядами. Помахав двум молодым дамам (и немало их этим смутив), Джейн пошла своей дорогой.
Свернув за угол, она улыбнулась сама себе, сняла золотое колечко со среднего пальца и, надев его на безымянный, бережно прикрыла ладонью.
Правильное ли решение она приняла? Конечно, правильное. Джейн нагнулась, чтобы перешнуровать ботинок, и дрожащей рукой утерла слезу.
Тринадцать лет спустя она умрет в гостиной наемного домика в Винчестере. Последним, что мелькнет в ее сознании, будет воспоминание о том, как она танцевала с Фредом и как он впервые взял ее за руку.
Ну а сейчас она свернула на Беннетт-стрит и пересекла площадь. В благородном собрании начинался бал: двухэтажное творение зодчего Вуда уже наполнялось публикой. Несколько дам под ручку с мужьями стояли у колонн, поджидая знакомых. Три пожилых джентльмена спорили о Франции. Барышни с надеждой во взорах шептались о своих кавалерах. Джейн, петляя, прошла сквозь толпу и зашагала к мосту Палтни, подставив лицо теплому свету желто-розового неба.